Ротмистр

– Евлампий Иваныч, открывай! – Ревин несколько минут безуспешно барабанил в дверь. Фельдшер снова забаррикадировался. – Это мы, квартиранты твои!…

Наконец в сенях послышались шаги, лязгнул засов и в щель, как и давеча, просунулось ружье.

– Какие такие квартиранты?… Сейчас вот как всыплю дробью!…

Ревин без лишних разговоров ружье отобрал, замахнулся с досады:

– Как дал бы!…

– А-а! Эт вы! Не признал!… – хозяин еле стоял на ногах. – Прошу покорно!…

– Да ты пьян!

– Пьян! – согласился Евлампий Иванович. – Нонче луна полная станет и нам без этого дела, – он выразительно прочертил ребром ладони по кадыку, – никак нельзя!

В горнице было непривычно светло, из-за того, что горел керосиновый фонарь, позаимствованный из багажа постояльцев. На столе стояла изрядно ополовиненная четверть, заткнутая кукурузиной.

– Ты зачем наши вещи трогал, а? – беззлобно поинтересовался Ревин.

– Грешен я, грешен, – хозяин вздохнул и опустился на табурет. – Оттого что не в меру любознательный я…

Вортош смахнув объедки, застелил столешницу чистой тряпицей и расположился со своим письменным прибором, принявшись сочинять отчет. Ревин померил горницу шагами, снял рогожу с окон, поглядел в серые сумерки, и прилег, заскучав, на тюфяк.

– Слышишь, Евлампий Иванович, почему собак нет у вас?

– Дык эта, не приживаются. Воют, бесятся…

– А покойнички тоже… не приживаются?

– Э-э, – хозяин нахмурился и пьяно погрозил Ревину пальцем. – Не поминай к ночи…

Вздохнул и, уронив голову на грудь, захрапел. Ревин тоже закемарил, убаюканный уютным поскрипыванием пера. Проснулся он оттого, что его тряс за плечо Вортош.

– Что случилось?

Вортош не мог вымолвить ни слова. Его била крупная дрожь, глаза горели безумством, лицо неестественно побледнело.

– Что?!

– Та… там, – Вортош кивнул на окно.

Ревин подскочил, как ужаленный, выхватил револьверы и бросился к окошку. К одному, к другому. Ничего.

Ревин вылетел во двор, обежал вокруг дома. Постоял, прислушиваясь. Ничего. Ночь, тишина. Поблескивает из-за туч желтый блин луны да мерцают звезды.

Вортош забился в угол, поджав ноги. На него было жалко смотреть. Ревин поразился столь резкой перемене, произошедшей с коллегой.

– За… зашторьте!… Оно на меня смотрело!…

Ревин усадил Вортоша на табурет, похлопал по щекам, чуть ли не силком влил рюмку самогона.

– Что вы видели?

Вортош помотал головой и пододвинул к себе лист бумаги.

– Это не… не человек.

Под неверной рукой рождались наброски существа с огромными миндалевидными глазами. Низкий лоб, нос – две дырки, рот – полоска. Вортош затушевывал глаза, не в силах остановиться, глаза с черными зрачками, глаза…

Всхрапнул и очнулся хозяин. Огляделся мутным взором, доковылял до бутыли, глотнул из горла.

– Что брат, познакомился? – ухмыльнулся невесело, кивнув на рисунок. – Окошки-то вы зря…

– Так, Евлампий Иванович, – нахмурился Ревин. – Давай-ка без дураков. Что тут творится?

Хозяин покосился на Ревинские револьверы:

– Вы, я вижу, люди непростые…

– Мы из государевой службы. Как раз вот по таким делам.

– А-а! Хватились! – Евлампий Иванович развел руками. – Сподобились, наконец, когда половину хутора передавили. Я уж грешным делом думал, надо поезд опрокинуть, прости Господи, чтобы почесались! Да, ладно, сиди ты, не вскакивай!… Само опрокинется… Коли так дальше дела пойдут. Обходчик-то Кривошеев направо, почитай, с осени не хаживал. Да и налево скоро некому станет…

– Ладно, дядя, не кипятись! Давай по порядку!

Евлампий Иванович повздыхал, помялся и стал рассказывать.

– Дык, как хутор по-новой заселили, так сразу и пошло. Здесь же когда-то давно люди не стали жить. Бросили все, ушли. А мы, как привязанные…

– Чего хотят… эти?

– Навьями кличем их… Чего… Известно чего! Жрать они хотят!

– Откуда известно?

– Мужик один, Сутокой его звали, пошел как-то на болото. Козу искать, коза у него пропала. И набрел, значит, на логово чертей этих. Там мертвяков навалено, вонища. У всех потроха выедены, лица обглоданы. Кто телом помягше, у того еще и мясо…

– Мужик этот здесь? Место может показать?

– Не, – Евлампий Иванович помотал головой. – Пришли они за Сутокой. Сразу и пришли. Там теперя он. Лежит. А место я могу указать. Только, чур, идете без меня.

– Стало быть, покойников…

– Да они и отрывают, навьи эти. Днем похороним, а по утру уже могилка пустая.

– Почему не соберетесь и не перебьете тварей всем миром?

– Ох ты какой!… Перебьете!… Твой-то, вон, тоже… Вояка! Забыл, поди, какой стороной револьвер держать!… Так и сидишь, в хате запершись да водкой залившись. И часы до рассвета считаешь. А поглядишь на навью – все, труба! Станет она свою волю навязывать, веревки из тебя вить. И тем кончится, что сам ты на болото пойдешь, пуговки расстегнешь и пузо свое подставишь поудобней… Страшно…

– К вам следователь приезжал. Почему не…