Ротмистр

– Ну, я не желаю! – вскинулся молодой чубатый парень. – Только свадьбу сыграли, а теперь что?…

– Ступай, Данилыч! – загудели остальные. – Ты свое отвоевал уже…

– Цыц, босота! – прикрикнул Семидверный. Сгреб за шиворот чубатого казака, выволок из строя и отшвырнул в сторону, как нашкодившего кота. – Пошел отседа! К жинке иди! – сам встал вместо него в строй, откинул костыль. – Я поеду, коли так!…

Ревин вернулся в Ветлянку через четыре дня. Надежды на улучшение ситуации развеялись, едва он увидел новоявленную больницу. В бывшем купеческом доме не было ни одного целого стекла, по комнатам разгуливал декабрьский ветер, мел снежную крупу по полу, по живым, лежащим вперемешку с трупами. Никто за больными не убирал. Закрываясь рукавами от невыносимого смрада, в дом вносили все новых и новых несчастных, клали на место умерших, которых просто скидывали с кроватей. В сенях в лужах замерзшей блевотины валялись вповалку упившиеся до бесчувствия волонтеры. Мортусы и санитары.

Плеханов был дома. Спал, сидя за столом, уронив голову на руки. Рядом стояла почти пустая бутыль со спиртом. Ревин растолкал атамана, с немалым трудом привел в чувство.

– Сколько умерших за вчерашний день?…

– Не знаю точно, – Плеханов помотал головой. – Не менее семидесяти трех… Полагаю, сто или сто десять…

– Что с больницей? Почему не топят?

– А-а! – атаман махнул рукой, потянулся за чайником, и, сделав несколько жадных глотков, продолжил: – Из трех печей две были с забитыми дымоходами… Стали кочегарить исправную… Да так, что та лопнула… Дымом затянуло все… Чтобы не угореть, побили стекла… Теперь там печей нет… И стекол нет…

Ревин не топал ногами, не палил из револьвера в воздух. Бесполезно давить на людей, что стоят одной ногой в могиле.

– Где доктор?… Йохансон…

– Заразился доктор, – буркнул атаман. – Как понял, что заболел, ушел из дому. Чтобы на других не перекинулось…

– Куда ушел?

– В больницу, куда… – Плеханов перекрестился. – Послушайте! Нужно незамедлительно вводить в станицу войска. Или хотя бы десятка два урядников… Я не справляюсь!… Черт знает что творится… Содом и Гоморра…

Ревин поднялся, положил атаману руку на плечо:

– Никто сюда не войдет. Ни одна живая душа.

Плеханов вздохнул и перекрестился:

– Господи, на все воля твоя…

В неверном свете керосиновой лампы лежали тела. По стенам тянулись причудливые тени, усиливая сходство происходящего с театром абсурда. Кто-то стонал, кто-то уставился остекленевшими глазами в закопченный потолок. Ревин звал Йохана по имени. Но из-за импровизированной повязки – сложенной в несколько слоев марли – голос его звучал глухо.

Юношу Ревин отыскал в одной из дальних комнат, в углу. Живых сгружали поближе к выходу, а здесь лежали все сплошь мертвецы. Йохан был бледен, лицо его покрылось испариной, не смотря на стужу. Ревин взвалил юношу на плечо, и, спотыкаясь о тела, понес его прочь из этого морга для живых. Выйдя на крыльцо, вдохнул с наслаждением морозный воздух и замер с немым вопросом: "Куда?" Никто с больным не пустит. Поглядел на небо, усыпанное звездным крошевом, и решительно отправился к одной из заколоченных хат.

Когда Йохан очнулся, по потолку плясали отблески горящих поленьев. Постреливала, нагреваясь, печь. Шипел чайник на плите. В склонившейся над ним фигуре Йохан узнал Ревина. Прошептал слипшимися губами:

– Смысл?…

– Не знаю, как вампиры, – нескладно пошутил Ревин, – а мы многое делаем вопреки здравому смыслу.

– Слушайте, – горячо зашептал Йохан. – Может это важно… Я услышал одну историю, пока лежал в больнице. Здесь есть один мальчик. Петя… Петя… Щербаков, кажется. У него погибла вся семья. Мальчика поместили в приют. Боже, "приют"… Собрали всех сирот и заперли в одном из домов. Здоровые дети ухаживали за больными, пока сами не слегли… Из всех выжил один только Петя. Разбил окно и стал звать на помощь. Его согласилась приютить одна селянка. Опять же, как приютить… Заперла в комнате с больными родственниками, велела за ними ухаживать. Все умерли. Петя нет… Когда он стал не нужен, мальчика попросту выгнали. Где он теперь – неизвестно… Почему одни болеют, а другие нет? Вы понимаете меня? Я говорю про лекарство…

– Я понимаю… Пейте!…

В губы Йохану ткнулась резиновая трубка.

– Прекратите!… – запротестовал юноша. – Я не стану!…

– Знаете что? Вашей иголкой чертовски трудно попасть в вену! В другой раз я не стану этого делать. Но уж, коли я проткнул себе руку, извольте уважить… Вам сейчас силы нужны! Пейте!…

Йохан некоторое время боролся с собой, а потом все же сделал глоток. Второй, третий…

– Это все?

– А сколько мне, по-вашему, надо? – разозлился Йохан. – Ведро?… – Потом буркнул, отвернувшись к стене: – Спасибо…

Та ночь выдалась самой страшной за все время эпидемии. По утру насчитали сто двадцать два покойника. Может, оттого что не хоронили всех за последние дни. Но уже на следующие сутки болезнь резко пошла на убыль, перевалив через свой пик. Лучше себя почувствовал и Йохан, умирать, во всяком случае, он не собирался.