Rotten. Вход воспрещен

Когда тебе шестнадцать, ты думаешь, что ты умнее всех на свете. А позже понимаешь, что ни хрена ты не знал. Любой, кто вспомнит свои шестнадцать лет, начнет краснеть. В то время ты высокомерен, это необходимая часть взросления. В Pistols высокомерия мне не требовалось. Поскольку у нас было так много «остановок и стартов» и ссор, было непросто быть высокомерным. Pistols были прямой противоположностью высокомерию. Мы не были высокомерными, воинственными, асексуальными – ничем из того, с чем ассоциируют нас люди.

В юном возрасте секс кажется грязным, ужасным, третьесортным понятием. «Увидимся позже!» – шепчешь ты, выбегая из кустов с ухмылкой на лице, а потом просыпаешься на следующее утро с мыслью: «Боже мой, я надеюсь, что не подцепил какую-нибудь заразу!» Почему жизнь так жестока? Почему вечно нужно ощущать вину и страх за секс с незнакомцем? Я не могу предоставить вам список тех, кого мне довелось трахать.

Но поверьте, список невелик. До Pistols у меня вообще практически не было секса. Секс в молодые годы меня не интересовал.

Вы можете назвать меня отсталым или уродом с замедленным развитием, но это правда. Секс – это то, чего ты не можешь или не хочешь избегать. Ты всегда можешь прийти к какому-то заключению, к результату, но никогда не будешь им удовлетворен, что бы ты ни делал. Свет не сошелся клином на сексе. Просто так поют в поп-песнях, и все ведутся.

Мой отец иногда был в шоке от тех девушек, которых я приводил в дом. Думаю, у каждого отца тем или иным образом проявляются гордость и высокомерие перед подружками сыновей. Но нас никто никогда не ограничивал.

Мы могли прийти когда угодно и остаться на ночь в любое время, когда нам было семнадцать лет. Я едва ли знал еще кого-либо, кто был так откровенен перед родителями. Я думаю, откровенность и честность – это хорошо, потому что это бережет тебя от шатания где попало и с кем попало. Ты можешь быть избирательным и самостоятельно выбирать подходящее место. Я же всегда приводил экстравагантных гостей. Была среди моих друзей одна длинноволосая ирландка, страдавшая дрянным поведением, но она была действительно забавной, у нее был ирландский акцент. Как-то раз я решил пошутить и представил ее папе: «Смотри, это мой личный слуга!» Думал, после этой шутки папа улыбнулся, но повел себя абсолютно безразлично. Они болтали об Ирландии. Это было весело. Мой старик, оказывается, куда более открыт и разговорчив, чем старался казаться. Игра стоила свеч.

РЭМБО: В семидесятые футбольное насилие не контролировалось так серьезно, как сегодня. Это было массовое насилие. Тысячи против тысяч. Две-три тысячи детей, дерущихся друг с другом. Нас редко упоминали в газетах. Футбол в семидесятые был массовым безумием.

В 1971 году «Арсенал» выиграл Лигу чемпионов на стадионе «Тоттенхэм Хот Спур». Мы тогда разнесли весь стадион. «Арсенал» занял всю площадку по периметру внутри и снаружи. Толпа была по обе стороны. Некоторые начали носить белые халаты, как у мясников, с вышитым названием команды. Все мы встречались у Джордж Роби. Три-четыре тысячи детей пешком проходили четыре-пять миль до матча. Обратно мы возвращались на грузовике от Финсбери Парка до Тоттенхэма. Джимми и Джон Лайдоны были со мной. Мы пели:

Хэй-хо, хэй-хо,
Мы парни «Арсенала»,
Хэй-хо, хэй-хо, мы – парни «Арсенала».
А если ты фанат «Тоттенхэма», сдавайся или умри,
Мы идем за «Арсеналом»!

ДЖОН ЛАЙДОН: После того как я сдал экзамены уровня О, я был выброшен отцом из дома из-за моих длинных волос, которые на тот момент были уже до середины спины. Это было самой раздражающей вещью, которую я мог сделать в то время. Старик настаивал, чтобы я постригся, поэтому я продал свои длинные волосы. Я долго думал и все-таки решил сделать это. После этого покрасил волосы в ярко-зеленый цвет, что в те дни было просто неприемлемо. Эти краски не предназначались для волос, и потому я выглядел, как капуста.

«Проваливай нахрен из моего дома и кочан на башке прихвати с собой!» – кричал мой отец. Тогда я ушел к Сиду. У того не было вообще ничего.