Роуд-муви

Никита Стеклов был коллекционером и почитателем искусства с одной оговоркой: он собирал произведения, созданные при его жизни. Жизнь слишком коротка, чтобы вглядываться в прошлое, слишком непредсказуема, чтобы смотреть в будущее, и слишком нелепа, чтобы жить настоящим. Но если в твоей крови есть частица божественного яда, заставляющая сознание пульсировать за пределами черепной коробки…

– Божественно!

Он произнес это вслух, глядя на фотореалистичную копию принцессы Дианы, приобретенную у голландского скульптора Эрвина Фолла. Принцесса выглядела как живая, только кровоподтек в углу рта намекал на трагический поворот в ее судьбе.

– Вы лучший гимн бренности и тлену, – обратился Никита к своему приобретению и сделал легкий реверанс.

Принцесса смотрела в пустоту с еле заметной улыбкой. Стеклов сел в кресло и взял чашечку остывающего кофе эспрессо. Сочетание кокаиновой эйфории с кофейным некро-гедонизмом радовало и успокаивало, тем более что продолжение дня не обещало быть таким радостным: Никита должен был встретиться со своим отцом.

Проблема состояла в том, что эта небольшая страсть к коллекционированию стоила отцу, известному издателю, круглую сумму; несколько пачек купюр недавно пропали из сейфа, где тот хранил наличность. Именно эти зеленые бумажки волшебным образом превратились в одно прекрасное утро в скульптуру Эрвина Фолла.

– Ваше Высочество, – козырнул Никита и потер нос, как будто убеждаясь, на месте ли он, и направился на встречу с родителем.

Мерседес стоял на месте. Никита обошел его и порадовался тому, что колеса и зеркала на месте. Это не был район для богатых, и оставлять дорогой автомобиль без присмотра было небезопасно.

Стеклов выбрал маршрут подольше и в глубине души наслаждался автомобильными пробками, ведь они отделяли его от неприятной встречи – неизбежной и нежелательной как смерть.

Он припарковался у внушительного современного здания из стекла и бетона, украшенного электронной надписью «Stekloff».

«Сколько должен человек вмещать в себя самолюбия, чтобы назвать офис своей фамилией, переделанной на западный манер? Не помешает заправиться!» – открыв бардачок, Никита достал все необходимое, приготовил, втянул носом и минуту сидел, свыкаясь с изменившимся состоянием; затем заглянул себе в глаза через зеркало в салоне.

– Вот теперь я готов, – кивнул он своему отражению, вышел из автомобиля и направился в офис.

Охранник пропустил Никиту без пропуска, игнорируя пикавшую рамку на входе. Презрительный взгляд стража порядка Стеклов почувствовал лишь спиной.

«Возможно, злобные и завистливые люди появляются от того, что вынуждены регулярно носить идиотскую форму. К несчастью, у них хватает ума ее ненавидеть», – подумалось Стеклову, но между лопаток остался неприятный зуд.

Незаметно для себя он преодолел лифт, коридоры и открыл дверь в кабинет отца, проигнорировав вопросительный взгляд секретарши. Отец сидел за столом, а перед ним находились два похожих друг на друга человека в костюмах и с папками в руках.

– Ты должен был приехать час назад. Выйди и подожди снаружи, я позову тебя, – сухо указал на дверь старик.

Никита хлопнул дверью, сел на кожаный диванчик и принялся бесцеремонно разглядывать секретаршу, которая под его взглядом нервно заерзала на стуле.

Наконец двое мужчин с папками в руках вышли из кабинета и удалились. Когда сын вошел снова, отец стоял спиной; услышав его, он повернулся и начал говорить без приветствий:

– Может, ты объяснишь мне, куда из закрытого сейфа делись пятнадцать тысяч долларов?

–Я хотел сказать тебе, просто не было времени.

– Не было времени? Как всегда, именно у бездельников его и нет. Чем же ты,

позволь спросить, занимался, уж не работал ли?

– В каком-то смысле. Видишь ли, Эрвин Фолл, мой хороший знакомый, приехал с

выставкой…

– И это событие, я полагаю, стоило мне пятнадцать тысяч?

– Его скульптуры стоят намного дороже. Ты не представляешь, что я приобрел.

Принцесса Диана – это шедевр фотореализма, она произвела фурор даже в Нью-Йорке.

– В этой стране человек работает за эти деньги года полтора, чтобы просто

просуществовать, а ты удовлетворяешь свою мимолетную прихоть.

– Но реальность шире существования человека в этой стране.

– Послушай, сынок, тебе ли говорить о широте восприятия реальности? Тебе

тридцать девять, а ты все находишься в поисках себя. В чем он выражается, твой поиск? Я скажу в чем: в ничегонеделании, пьянстве, беспорядочном сексе и растрате моих средств. Ты весь в мать. Пока я работал, она воспитала из тебя тунеядца с запросами нувориша. Ты же нищий! Все, что у тебя есть – это мои деньги. Ни профессии, ни таланта, ни даже мечты!

– У меня есть профессия, – буркнул Никита.

– Интересно, и какая?

– Я писатель, – ответил Стеклов и смутился.

– Писатель, мой дорогой, это не профессия, это я как издатель… – отец махнул

рукой, давая понять, что не хочет тратить время на пустой разговор. – Пусть так. Писатель. Что ты написал? Несколько рассказов о таких же скучающих бездельниках – никчемных людях?

– Многие писали о никчемных, как ты говоришь, людях.