Роуд-муви

– Только ты не писатель, ты черная дыра, в которую улетает все, что в тебя

вкладываешь. Твою брошюру напечатали только потому, что я за нее заплатил.

– Я пишу роман, – вдруг соврал Никита и в ту же секунду пожалел о том, что

вылетевших с языка слов нельзя вернуть назад.

Отец отреагировал на эту новость, как коршун на добычу:

– Вот как? И о чем?

– Я не могу пока сказать, ну сам понимаешь, все в такой стадии…

– Прекрасно понимаю, – отчеканил отец, – зато я тебе кое-что могу сказать. Я

недавно был у врачей. Они мне тоже рассказали, что все находится на стадии. И эта стадия уже неоперабельная.

– Что это имеешь в виду?

– Я имею в виду рак. Как ни пытайся, какие процедуры ни проводи, все закончат

одинаково, хоть это успокаивает.

Никита вздрогнул от этой новости: он знал, что отец не позволил бы себе шутить на подобные темы. На стене за спиной издателя висела карта мира. Стеклов-младший принялся разглядывать ее; контуры и очертания континентов парадоксальным образом помогали пережить чувство неловкости.

– Я даже не знаю, что сказать: мне, правда, жаль, – только и смог вымолвить Никита.

– Засунь свою жалость куда подальше, потому что я тебя жалеть не собираюсь.

– Да я не прошу.

– Ты видимо не понял ситуации, иначе бы ты не просил, а умолял. Дело в том, что

издательское дело сейчас переживает нелегкие времена. Чтобы остаться на плаву, в ближайшее время потребуются кардинальные реформы. Объясняю для порядка: мне ясно как белый день, что заполучи ты мое дело в свои белые ручки – оно тут же пойдет с молотка. Весь труд моей жизни.

– И что ты собираешься сделать?

– Оставить тебя с голой задницей, сынок.

– Как интересно.

– Больше ты не получишь от меня ни гроша.

– Мне бы не хотелось показаться мелочным, – Никита растерянно пытался

подобрать слова, – но куда ты хочешь девать свое добро?

– Отдам в достойные руки. Мне больно оставить этот мир с мыслью о том, что те

блага, которые я нажил непосильным трудом, еще больше развратят тебя и станут причиной для чего-то постыдного, что покроет позором мое имя.

Стеклов-младший закатил глаза:

– Ты всегда любил драматизировать, разве я виноват, что не соответствую твоим фантазиям о наследнике твоих непосильных дел?

– А ты всегда страдал недостатком воображения, иначе ты сейчас беспокоился о будущем больше меня.

– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я плакал и умолял тебя не бросать свое чадо на произвол судьбы?

– Я даже не уверен, способен ли ты на подобные эмоции.

– Тогда почему я должен это выслушивать?

– Потому что я все еще содержу тебя.

– Ну, хорошо, продолжай, наслаждайся своей властью, ты же так это любишь.

Отец ударил кулаком по столу, после чего в кабинете повисла напряженная пауза. Послышался стук, а затем в проеме полуоткрытой двери появилась голова испуганной секретарши:

– Вы звали, Николай Алексеевич?

– Нет.

Голова тут же исчезла за бесшумно закрытой дверью. Издатель, Николай Алексеевич Стеклов, медленно прохаживался вдоль окна, сжав губы, с несколько капризным выражением лица.

– Роман, значит, пишешь? Знаешь, я, конечно, разочарован тобой, но если ты порадуешь меня достойной книгой или сценарием, я пересмотрю свои планы относительно тебя; и ты, если конечно, будешь держать себя в руках, не закончишь жизнь сторожем детского сада.

Стеклов-младший недоверчиво взглянул на отца.

– Да-да, ты не ослышался, я готов сыграть с тобой в эту игру. Ты напишешь роман – настоящий, талантливый. Как ни крути, а все же поступок – это не деньги из сейфа таскать.

– А если я откажусь играть в твои игры?

– Код от сейфа уже изменился, теперь его знаю только я, и так будет со всякой вещью, с которой ты соприкасался.

– Отрицательная мотивация – не лучшая штука для вдохновения; тебе сотрудников мало для экспериментов над людьми?

– Если ты понимаешь, как работает дубинка, не стоит думать, что на тебя не подействует ее удар.

Никита развел руками и покачал головой, что означало: «не поспоришь».

– Я имею основания полагать: если данные генетики верны и половина генов досталась от меня, а не все от матери, то возможно там, под ленью и распущенностью имеется какой-то потенциал. В противном случае, я не стал бы тебя мучить, принуждая заниматься полезной деятельностью.

– Судя по твоей гордыне и самовлюбленности, ты не принимал участия в процессе

моего зачатия, либо гены твои отвернулись от меня, и я не скажу, что сожалею об этом.

– Ты хочешь сказать, что в тебе меньше гордыни? Не смеши меня – ты же

считаешь себя не таким как все, только на основании того, что можешь позволить себе

потреблять больше среднестатистического гражданина. Материальные блага,

присутствующие в твоей жизни как данность, губят тебя, вместо того, чтоб давать

свободу. А по поводу моего участия в твоем зачатии: это мы и выясним опытным путем,

когда ты закончишь свое произведение, не так ли? Хоть какая-то новость порадовала

меня: оказывается, ты пытаешься делать что-то серьезное, и мне не придется жалеть о тех

пятнадцати минутах сомнительного удовольствия с твоей матерью.

– Не надо выплескивать на меня свой сарказм: любая женщина, имеющая