Роуд-муви

– Хорошо, – ответил бармен, достал рюмку, и наполнил ее, – твой любимый, за счет заведения.

– Не надо, – отмахнулся Стеклов.

Уже в такси, наблюдая, как за окном размыто проносятся огни ночного города, Никита понимал: в нем зреет важное решение. Несмотря на состояние, в котором трудно объяснить самому себе, о чем только что думал – решение имело собственную волю, набирало вес и было легким и сложным одновременно.

Придя домой, в свою дорогую, но находящуюся в беспорядке квартиру, хозяин, не снимая ботинок, устремился в туалет, чтобы очистить желудок. Вскоре, устаревшая политическая карта, висевшая там, была снята и суетливо водружена на стену в комнате.

Стеклов взял дротик для игры в «дартс» и повернулся спиной к развернутому изображению планеты. Его шатнуло. Мужественно устояв на ногах, писатель повернулся и сделал бросок вслепую, открыл глаза и подошел к карте: «Ну почему не Италия?»

Никита поднял трубку телефона, и набрал номер:

– Алло, мне билет на ближайший рейс в Сибирь. Куда именно? В город К.!…Нет, скидки не интересуют, мне нужен именно ближайший, а то могу передумать… Согласитесь, это же просто задница… Да, хорошо, что вы меня понимаете, и обратный билет сделать можно?.. Через три месяца, ровно… Да не интересует скидка, главное чтоб чертов самолет прилетел…

Положив трубку, Стеклов расхохотался, и бросился в кровать, не снимая ботинок. Спал он спокойно, без снов, от чего проснувшись утром, испытал незнакомое чувство, как будто родился заново.

– Как это неприятно – рождаться, – вслух поморщился он, запихивая кокаин в потайной карманчик чемодана.

Сельское трио не видно с партера

Корней Васильевич, известный также под кличкой Рыжий, продирался сквозь кусты, не разбирая дороги, не глядя перед собой, не надеясь на чудеса. Он потерял счет времени: дни, ночи и бесконечные комары слились в его воспаленном сознании в сухую колючую кашу, по сравнению с которой тюремная баланда выглядела изысканным блюдом. Все, что у него осталось – это желание ползти вперед, выбраться хоть куда-нибудь из этой лесной паутины.

«Вот он – ад, в котором не жарят», – мелькнула мысль у Корнея Васильевича: «Чертова куча злобных кровососов, а у грешников не кончается кровь».

Это мысль развеселила его, вызвав хриплый, незнакомым самому себе смех. Звук, исторгнутый из собственного горла, привел его в чувство и Рыжий остановился, упершись плечом в сосну. Он достал из-за пазухи кусок чего-то, завернутого в холстину.

Развернув тряпку, Рыжий пристально посмотрел на кусок почерневшего мяса, на котором еще угадывалась татуировка: «Нет счастья в жизни». Он поднес мясо ко рту, зажмурился; челюсть и руки мелко задрожали. В тот самый момент он услышал вдалеке еле уловимый шум, похожий на собачий лай. Первым желанием было ринуться в обратную сторону – бежать – однако ноги уже не слушали Корнея Васильевича: они несли его ближе к людям – даже таким, которые ищут его с собаками, и встреча с ними явно не сулит ничего хорошего.

В определенный момент Рыжий появился на опушке как лесное привидение, неожиданно возникшее посреди бела дня: шатающаяся фигура, в телогрейке, с серой кожей, обтягивающей кости. Если бы комары умели разговаривать, они бы поведали, насколько жуток был взгляд воспаленных глаз, сверкающих из потемневших глазниц. Но никто из разумных, умеющих разговаривать существ не видел этого момента, не лишенного некоторой странной торжественности – момента, когда Корней Васильевич, известный под кличкой Рыжий, нашел деревню Степанчиково.

Он понимал: любой житель этой деревни легко узнает беглого каторжника, а это не сулило ничего хорошего – на милосердие приходилось рассчитывать в последнюю очередь.

Близкое присутствие человеческого жилья придало Корнею Васильевичу сил: он долго кружил вокруг деревни, скрываясь в траве, пытался изучить, разглядеть местных жителей, и выбрать жертву, которой он нанесет визит. Проведя целый день в наблюдении, Рыжий заприметил пухлую женщину, которая иногда выходила во двор с крупной коробкой в руках, воровато оглядываясь по сторонам и делая странные движения. Из своих наблюдений беглец заключил, что живет она одна, и, по-видимому, слегка не в себе.

Лариса Сергеевна чувствовала в ногах необычайную легкость, ей хотелось танцевать, веселиться, притягивать восхищенные взгляды мужчин. Но более всего ей хотелось проявлять заботу.

– Степка, Степочка, милый, что ж ты ничего не ешь, может рыбки тебе свежей? Я все устрою, – тараторила Лариса Сергеевна.

Степка лишь смотрел на нее своими темными немигающими глазами, замерев, как ящерица. Это заставляло хозяйку нервничать: «Уж не болен ли? Не случилось чего?

Господи, ничего не ест же!»

Когда радость Ларисы Сергеевны сменялась беспокойством, она брала палочку, или вязальную спицу и легонько тыкала ею в пришельца. Степка съеживался и делал только ему понятные жесты, это на некоторое время убеждало Ларису Сергеевну, что питомец находится в полном здравии, и она снова принималась кружить с коробкой в руках.