Роузуотер

Доступ к куполу преграждает баррикада, перед ней выстроились вооруженные констебли. Первые из гражданских стоят в сотне метров от купола Утопия-сити, их сдерживает незримый шлагбаум. У полицейских такой вид, словно готовы стрелять на поражение. В прошлом они это уже делали, последний случай был три года назад, когда толпа вела себя беспрецедентно агрессивно. Семнадцать убитых, хотя жертвы встали на ноги во время тогдашнего Открытия. Они были… уничтожены две недели спустя, поскольку явно перестали быть собой. Такое случается. Утопия-сити может восстановить тело, но не душу. Бог сказал мне это в далеком пятьдесят пятом.

Переперченная акара обжигает, и я закашливаюсь. Подняв голову, мельком смотрю на небо и замечаю ущербный месяц, отважно бьющийся со световым загрязнением.

Я вижу, как ведет съемку пресса, как корреспонденты говорят в микрофоны. Ученые-любители тут и там тыкают огромными сканерами, точно пальцами, в сторону купола. Скептики, истинно верующие и те, кто между, – все собрались здесь.

Я чувствую легкое прикосновение к левому плечу и выныриваю из своих наблюдений. Аминат смотрит на меня. Бола с мужем отодвинулись, чтобы не подслушивать.

– Что вы видите? – спрашивает Аминат. Она улыбается, будто услышала какую-то шутку, но не уверена, что это не в мой адрес.

– Людей, жаждущих исцеления. А вы что видите?

– Нищету, – говорит Аминат. – Духовную нищету.

– Что вы имеете в виду?

– Ничего. Может быть, человечеству надо время от времени болеть. Может быть, болезнь может чему-то научить.

– Вы противник Утопия-сити по политическим причинам?

– Едва ли. У меня нет политических взглядов. Я просто люблю рассматривать проблему со всех сторон. Вы не против?

Я качаю головой. Я не хочу здесь находиться, и, если бы не предложение Болы, я сидел бы дома и изучал свой уровень холестерина. Я заинтригован Аминат, но не настолько, чтобы захотеть проникнуть в ее мысли. Она пытается завести беседу, но я не люблю говорить об Утопия-сити. Зачем тогда я живу в Роузуотере? Мне бы переехать в Лагос, Абуджу, Аккру, куда угодно, только подальше отсюда.

– Мне тоже не хочется здесь находиться, – говорит Аминат.

У меня мелькает догадка, что она прочла мои мысли и что Бола свела нас, потому что она тоже сенситив. Это бы меня выбесило.

– Давайте просто притворимся, чтобы Бола не расстроилась. Можем обменяться номерами в конце вечера и никогда друг другу не звонить. Если она спросит завтра, я ей скажу, что вы были внимательны ко мне, с вами было интересно, но искорки не проскочило. А вы скажете?..

– Что вечер был приятный, и вы мне понравились, но что-то не сложилось.

– И еще что у меня прекрасные туфли и восхитительная грудь.

– Э… ладно.

– Хорошо. Договорились. Пожмем руки?

Только руки мы пожать не можем, потому что мои все в масле от акары, но соприкасаемся тыльными сторонами ладоней, как заговорщики. Я вдруг замечаю, что улыбаюсь ей.

Звучит сигнал, и мы видим смутное пятно на куполе, первый знак. Темное пятно становится отверстием. Я видел это не так часто, как должен бы. Первые несколько раз еще смотрел, а спустя пять лет перестал заморачиваться.

Отверстие почти круглой формы, диаметром шесть-семь футов. Черное как ночь, как уголь, как деготь. Выглядит как те темные штуки на поверхности Солнца. Это скучная часть. До первых исцелившихся еще полчаса. Пока что ничего не видно. Микробы носятся в воздухе. Ученые лихорадочно мечутся. Берут пробы воздуха, чтобы попытаться вырастить культуры на кровяном агаре. Тщетно. Ксеноформы не растут в искусственной среде.

На балконе все, кроме меня, делают глубокий вдох, пытаясь набрать в легкие как можно больше воздуха. Аминат отрывает взгляд от купола, изгибается в шезлонге и целует меня в губы. Это длится пару мгновений, и никто этого не видит, все сосредоточены на отверстии. Вскоре я и сам не уверен, что это случилось. И не представляю, что это может значить. Я умею читать мысли, но женщин все равно не понимаю.

И вот началось, внизу слышны первые восторженные крики. Невозможно ни проверить, ни узнать точно, какие болезни исчезают первыми. Если нет очевидного уродства или признака вроде желтухи, бледности или перелома кости, заметных изменений не будет, кроме эмоционального состояния исцеленного. Внизу, ближе к куполу, паломники помоложе уже делают колесо и рыдают от благодарности.

Поднимается мужчина, которого принесли на носилках. Поначалу он шатается, но потом шагает увереннее. Даже с такого расстояния мне видно, как широко распахнуты его безумные глаза и как быстро движутся губы. Новички не могут поверить.

Все происходит вспышками, а иногда кругами, которые расходятся по собравшейся толпе. Излечивается все: и незначительные, и чудовищные болезни.

Отверстие уже уменьшается. Сначала это заметно только мне и ученым. Они суетятся все сильнее. Один из них орет на остальных, но я не знаю почему.

Я слышу рядом звонкий смех. Аминат смеется от счастья, держит руки в сантиметре от лица, по щекам текут слезы. Она всхлипывает. Только сейчас я понимаю, что она тоже пришла за исцелением.