Роузуотер. Восстание

Кааро опускает взгляд и видит, что его шерсть вся в крови, хлещущей прямо из сердца. Это не так уж и страшно – атаки херувимов больше не причиняют ему боли, а холод можно и… можно и…

«Блядь».

Все раскалывается он знает что битва

Продолжается…

Но…

Где эта хренова…

Мир возвращается внезапно. Кааро сидит на стуле и не может пошевелиться; стул самый обычный, деревянный, сидеть на нем неудобно, а комната такая большая, что стен не разглядеть – слишком они далеко. В футе от него обрабатывает тяжелую грушу боксер, разбрызгивая с каждым ударом капельки пота и не обращая на Кааро никакого внимания.

– Эй, – зовет его Кааро. – Где я?

Боксер прекращает бить грушу и, кажется, только сейчас его замечает; грудь его вздымается и опадает.

Он говорит:

– Cilvēka, nevis paša kultūras attēlojums vienmēr būs subjektīvs, lai cik objektīvs būtu autors vai novērotājs. Pat antropolog“ ijā ikdienas lasītājs atzīmē pakāpenisku objektivitātes pieaugumu gadu desmitiem. Paraugu un metožu izaicinājums un pretprasība ir norma. Margaret Meads darbs Samoā (agrāk Rietumsamoas salā) kādreiz tika uzskatīts par sēklu. Esmu šeit dzīvojis un, lasījis citas etnogrāfijas, vislabāk esmu teikusi, ka laiks ir laiks. Napoleons Chagnons uzskata, ka Yanomamö ir kara vārds, ir vienlīdz atvērts izaicinājumam. Eriksens sacīja, ka sociālās / kultūras sistēmas apraksta veidam jābūt atkarāgam no savas interesēm.

– Я понятия не имею, что ты…

Мир вокруг него снова рассыпается.

Держись

Пытайся

Контролировать

Падение это

Он хватается за ветку дерева и повисает на вытянутой руке. Вокруг него – джунгли… и обезьяны всевозможных видов… тихие, неотрывно глядящие. Где он видел это раньше? Почему он думает об этом сейчас? Кааро почти вспоминает когда

Снова пустота

Это

Это

Вот что такое смерть в ксеносфере. Падение.

«Я не хочу умирать».

Глава тридцать девятая Аминат

Целая куча сраного оружия, с которым Аминат не умеет обращаться, и ни одного солдата, потому что они все разошлись по домам, – вот с чем ей приходится работать. Растение стало еще больше, а пушки, судя по тому, что ей говорили, против него бесполезны. Она беспомощно стоит. И думает. Ну ладно, не думает, просто беспомощно стоит и предается унынию. Потом несколько раз стреляет из своей винтовки, и пули отскакивают от лоз, даже не оцарапав наружный покров. Она пробует разрывные пули, плазму, химические заряды – бесполезно. Нулевой результат.

На улице стоит четверка реаниматов, безвольных, пустых; херувимы пикируют с неба, вцепляются в них и уносят вглубь растения. Реаниматы не сопротивляются. Все логично: Бейнон растет, а для роста нужно питание.

Потом два херувима бросаются на Аминат. Она стреляет в них зажигательными пулями. Они продолжают лететь, лишившись голов. Она вновь стреляет, рассекая их пополам. Они падают, но все равно продолжают корчиться.

Им на смену прибывают новые. Аминат заметили.

Это плохо кончится. «Чем я думала? Без подкрепления – на эту… штуку, чем бы она ни была?»

Дроны и кибернаблюдатели подлетают ближе – явно для того, чтобы лучше запечатлеть ее кончину. Месяцев через шесть какой-нибудь аналитик наткнется на эту запись и сольет ее в Нимбус в качестве снафф-фильма, на который будут дрочить дегенераты. Над машинами рассекает небо гусиный клин – а потом останавливается и повисает в воздухе.

Дроны не парят; они неподвижны. Их пропеллеры не вращаются, однако дроны не падают. Ничто не движется, все застыло, даже воздух.

– Не бойся, – говорит позади нее Кааро.

Он в облике грифона, и он линяет; повсюду летают перья.

– Милый, – говорит Аминат. – А ты разве не должен…

– На самом деле меня здесь нет, и мир не остановился, он просто о-о-очень медленно движется, пока ты воспринимаешь эту информацию. Я оставил в твоей нервной системе крошечный комочек ксеноформ, чтобы он активировался при определенном сочетании эмоций и мыслей. Итак. Вскоре ты увидишь Гнилорыба…

– Подожди, когда ты успел…

– Милая, ты должна меня выслушать. Прости, но времени нет. Гнилорыб знает много странных вещей, и он задолжал мне услугу. Ну, то есть на самом деле нет. Я вроде как его шантажирую, но суть в том, что он сделает это для меня. Как только я его нащупаю…

– Кааро, это вторжение в личную жизнь, – заявляет Гнилорыб. Он возникает, одетый в белую мантию, бугрящуюся на животе, такой же озадаченный, как и Аминат.