Роузуотер. Восстание

Я удивлен, что мэр ожидает меня прямо здесь, в этом потрепанном здании. Он раскидывает руки, как будто мы знакомы, и меня пленяет поле его притяжения. Он большой поклонник «Банановой идентичности», а можно ли называть меня Уолтером, а бывал ли я уже в этом особняке, он так надеется, что мы сработаемся, но в любом случае – могу ли я подписать его экземпляр, и давайте спустимся вниз, там удобнее, и кстати, не хочу ли я есть или пить? От Жака приятно пахнет, а объятия его кажутся искренними. Я знаю, что он политик и располагать к себе людей – его профессиональный навык, но, черт побери! он выбрал роман, в котором, как мне кажется, я выразил именно то, что хотел, и его точно отмеренное дружелюбие не пересекает грань заискивания. Пожалуй, показная искренность мэра – главное его оружие. А может, он и вправду искренен – кто знает. Он определенно храбр, если находится наверху, где его может прихлопнуть случайной бомбой, но он это знает, и знает, что я это знаю и что это повлияет на мое мнение о нем.

Он не представляет мне свою свиту, но в ней есть поразительно красивая женщина с мертвыми глазами, которая смотрит на меня, как на клопа, и еще одна, которая ловит каждое слово Жака. Видимо, она – какой-то администратор. Ее движения выверены, и каждые несколько секунд она что-то шепчет на ухо Жаку. Я знаю, что ни одна из этих женщин не является его женой Ханной, а язык их тел не говорит о том, что они спят или хотя бы просто флиртуют с ним.

Лестница заканчивается на следующем этаже, потом система лифтов уносит нас на неизвестную глубину, а потом мы куда-то сворачиваем, и я понимаю, что мы вышли за пределы особняка. Это кажется мне разумным – строители так шумят, что нет смысла даже пытаться там разговаривать.

Мы входим в приемную: белые стены, столик с бутылками воды, стеклянными, – приятная деталь, учитывая количество мусорных островов из пластика в океанах. Ровно пять минут Жак обсуждает со мной «Банановую идентичность» и задает проницательные вопросы. Тот, кто его готовил, – большой молодец. Потом Жак переходит к делу.

– Уолтер, мне нужна ваша помощь. Любая война – это война пропаганды. Я хочу, чтобы вы написали историю нашей борьбы. Роузуотеру нужна беспристрастная хроника этой несправедливости.

Не заметил ли я странного упора на слово «беспристрастная»?

– Я польщен, сэр, но я пишу субъективные книги, а моя публицистика – это комментарии. Я не занимаюсь репортажами. Не хочу вас оскорбить, но мне это скучно.

– Так сделайте это по-своему. Бывают же исторические романы, верно? Напишите такой.

– Но… – я решаю говорить честно – здесь, в этом бункере, окруженном самой революцией. – Я не уверен, что приветствую эту… независимость Роузуотера.

– Превосходно. Значит, вы – лицо незаинтересованное. Это придаст вашему рассказу веса. – Если Жак и удивлен, он этого не показывает.

– Не знаю, сэр. Это работа не моего профиля.

Но в итоге я сдаюсь. Не потому, что Жак – убедительный поганец, хотя это так, и не потому, что я верю в их идеи – об этом позже – или жажду получить доступ к информации. Нет, на самом деле я присоединяюсь к их команде потому, что у них есть топливо и еда, которых быстро начинает не хватать в городе, неожиданно обнаружившем, что ему нужны генераторы и неэлектрические машины. Распыленные дефолианты навредили экосистеме, и хоть местный совет и раздает еду раз в день, она очевидно нормированная. Процветающий черный рынок не может угнаться за спросом. Я соглашаюсь в порядке эксперимента позаниматься этим неделю и посмотреть, как пойдет, и мы договариваемся об оплате за эту неделю и бонусе, на случай если я решу взяться за работу. Мой агент убьет меня, когда узнает. «Уолтер, никогда ни о чем не договаривайся без меня. Даже о возможности договора не договаривайся».

После того как я даю подписку о неразглашении, Джек препоручает меня своей секретарше – Лоре Асико. Сначала я решаю, что она из механистов. Тогда я еще не знал об отношении механистов к этой войне. Теперь знаю, но об этом – позже.

Оказывается, ее история мне интересна. Первые несколько часов, которые мы проводим вместе, головокружительны, потому что Лора снабжает меня тем, что называет контекстуальными фактами. Среди них, например, масса зерна, еженедельно потребляемого в Роузуотере, и объем оставшейся питьевой воды, и предположительные коэффициенты выживаемости с точностью до четырех знаков после запятой, к которым прилагаются доверительные интервалы и P-значения. У нее определенно эйдетическая память. Ее контекстуальные факты – это нечеловеческий объем данных, которые она знает наизусть. Когда я прошу ее что-то повторить, она повторяет дословно.