Роузуотер

Внешний вид купола не однороден. На внутренней стороне есть глифы, письмена на незнакомом языке, неизвестной культуры. Мне неизвестной, по крайней мере. Идеограммы чередуются с изображениями. Они не статичны. Они движутся, иногда прокручиваются, иногда исчезают. Они одновременно прекрасны и нелепы, но при этом странно успокаивают. Купол не пропускает свет. Он производит собственное освещение, и я чувствую потрескивание энергии. Это мне не чуждо. Оно кажется знакомым. Я часть этого. Я был ею долгое время.

Я вижу людей, мужчин и женщин в одежде из целлюлозы, одни фасоны экспериментальные, другие вышли из моды несколько десятилетий назад. Тут и там тела обнажены, по коже скользят живые татуировки. Некоторые отрываются от своих занятий и улыбаются; они улыбаются, потому что знают, что я их изучаю. Одну женщину забавляет и возбуждает мой оргазм. Она получает информацию из ксеносферы. Она хочет, чтобы я прочитал текст на ее коже, это оказывается что-то из «Интерпретаторов» Шойинки [44]. Почитав какое-то время, я покидаю ее. Я не могу разобраться в тех непростых чувствах, которые это вызывает. Обычно, когда я считываю людей, они, в свою очередь, не считывают меня, и теперь я чувствую себя беззащитным.

Здесь есть станции, места, где можно получить дозу спор, в которых закодирована информация из мира за пределами купола. Звучит музыка, иногда из записывающих устройств, а иногда – передается прямо из воспоминаний утопийцев в сенсорную зону коры моего мозга. Здесь есть и свои композиторы, и фрагменты их работ тревожат и нарушают мою гармонию.

Вот монумент, построенный из мертвых кибернаблюдателей, их плоть сгнила или растворилась в кислоте, механизмы сплавились в единое целое. Изучая его, я узнаю его историю. КН, подлетающие близко к куполу, уничтожаются током и поглощаются. Рядом – музей оружия, все вооружение, уничтоженное или полученное при попытках нигерийского правительства пробраться внутрь. Танки, РПГ, пистолеты, пулеметы Гатлинга.

Через каждые несколько ярдов попадаются холмики затвердевшей плоти, опухоли, экструзии Полыни, изолирующие токсины, которые не смогли нейтрализовать ксеноформы. Опухоли безопасны, но мне не верилось, что есть вещества, которые Полынь не может сделать безвредными и переработать. Это не добавляет ясности.

Я двигаюсь вдоль ганглия, спускаюсь, и элементали следуют за мной. Они приветливы, любопытны и дружелюбны. В потоке нейротрансмиссии водятся мысленные паразиты, которых элементали ловят и поглощают. У меня снова ощущение, что Полынь занимает больше места, чем мне изначально казалось. Она простирается за пределы купола, за границы Роузуотера. Она глубже, чем была в мой первый визит. И она не неподвижна. Она движется вместе с земной корой и перемещением тектонических плит. Она словно клещ, впившийся в Землю. Вдоль ганглия я подбираюсь к тому, что кажется мне мозгом Полыни, но, к моему удивлению, он не выполняет главную функцию. Ни великих мыслей, ни исходящих приказов. И я об этом знал.

– Она не похожа на нас, Кааро, – говорит Энтони. – Она отрастила мозг, чтобы быть как я, но она в нем не нуждается и не использует его. Я – переводчик и дешифровщик.

После этих слов я выныриваю на поверхность. Стою у каталки, а Энтони – передо мной.

– Это будет неприятно, – говорит он.

Он просто стоит на месте, но я знаю, что он что-то делает. Я чувствую это, словно тону в обратной перемотке. Эктоплазма поднимается из легких мне в горло, и какое-то время я не могу дышать. Она не выходит наружу одним быстрым рывком. Она плавно протискивается, обдирая мне дыхательные пути, однако выходит целиком. В конечном виде она похожа скорее не на облако, а на летающий кусок желе, чуть прозрачный и время от времени выбрасывающий псевдоподии. Энтони погружает руку в студенистую массу.

Молара внутри – везде в ксеносфере, устрашающее создание, расправившее черно-синие крылья бабочки, устремляя свою ярость на меня и на Энтони.

Что ты делаешь? Это тебя не касается, говорит она.

Улетай, говорит Энтони.

Это нужно обсудить. Ты не можешь просто…

Улетай, говорит Энтони.

Его слова кажутся лишенными эмоций, но я чувствую, что Молара улавливает в них угрозу и исчезает.

Я кашляю, но в остальном я в порядке.

– Что теперь? – спрашиваю я. – Ты прикажешь ей уйти?

– Я не могу просто приказать этим ксеноформам уйти. Мы не все одинаковые. Мы похожи, но не всегда соглашаемся, не всегда даже говорим на одном языке.

– Это безумие. Разве вы не с одной планеты?

– Ты говоришь на банту?

– Нет.

– На польском?

– Нет.

– А ты с одной планеты с теми, кто говорит?

– Не в бровь, а в глаз.

– Нам придется договариваться.

– О человечестве?

– О тебе. Человечество уже потеряно.

– В смысле? Мир все еще…