– Чем ограничены ваши способности? Вы замечали, что вам удается полнее использовать ваши силы на улице, а не в закрытом помещении? Замечали, что во время дождя они могут подвести или вообще отрубиться? Вы не задумываетесь почему, или просто считаете, что это Боженька с вами шутки шутит?
Илери говорит нам, что никто не знает точно, почему люди, вроде меня, могут манипулировать ксеносферой. Мы работаем с информацией в обоих направлениях, для нас одна не односторонняя. Существует теория, что у нас, сенситивов, есть некая особая, невыявленная кожная инфекция, которая позволяет нам отчасти контролировать темпы роста
Под его руководством мы экспериментируем. Намазав все тело противогрибковой мазью, мы подавляем ксеноформы и блокируем свои способности, но лишь временно. Они отвечают бурным усилением роста. В продезинфицированной комнате без окон ксеноформ нет, и наши способности отключаются. Мы можем блокировать других сенситивов, если заполним ксеносферу данными, например, читая книгу.
– Хорошо, – говорит Илери, убедившись, что мы поняли природу ксеносферы. – Теперь поговорим о грибах. Латинское название грибов –
Это ад.
Вот мы и в Йерве [20], на дворе чертов май, самый теплый месяц года, мы в полной военной экипировке тащимся через болото. Это во многих смыслах идеальный тренировочный полигон.
Майдугури был военным аванпостом еще с британских времен, с 1907 года. Через него течет река Нгадда, которая приводит нас прямиком в болото Фирки. Один долгий переход, если мы его осилим, приведет нас к озеру Чад.
Москитов – море. Малярия нам не грозит, спасибо подкожным имплантатам, но ничто не мешает этим говнюкам кусаться.
Наш инструктор, Хренов Данлади, предлагает нам представить, что мы – британские разведчики-варвары из далекого прошлого. «Вы не можете вернуться, потому что сдаться – значит разочаровать вашу королеву. Pax imperia regina, ублюдки ленивые. Сдаться – значит насрать на память Ливингстона. Нет, нет, мы будем ползти вперед, ублюдки ленивые, ползти вперед, прямо в жопу истории!
Господи Иисусе. Хренов Данлади свихнулся. Мне бы осколочную гранату – я испек бы ему пирожок со шрапнелью.
Как обычно, часть моего мозга интересуется, что я здесь делаю, а я не могу ответить.
Любимое словечко Хренова Данлади – «спецподразделение». Все его боевые истории – о том, как он боролся с тем или иным спецподразделением. Наш класс придумал ему прозвище после того, как он заставил нас попробовать на вкус пыль с учебного плаца. Теперь нам надо быть осторожнее и не ляпнуть это слово в его присутствии.
Солнце прямо над нами, припекает. Хренов Данлади заставляет нас петь «Идите через воду». Мы идем. К москитам присоединяются мошки. Мои голые руки все в укусах и волдырях, но еще они бугрятся мышцами. Честный обмен. Мы растворяемся в ксеносфере, оставляя тела на своеобразном автопилоте распевать негритянские спиричуэлс, которые Хренов Данлади, похоже, обожает.
Общее пространство наших разумов, что неудивительно, полно болотной растительности, словно воображение не способно оторваться от адской реальности, где остались наши тела. Я расправляю крылья, вытягиваю передние лапы, выпускаю когти и с наслаждением по-кошачьи зеваю. Порой львиная часть грифона берет верх. Без руководства Илери мы делаем, что хотим. Растения вокруг пятнистые, сине-желтые, с черными цветами и пыльцой, которая поднимается в воздух, точно дым из горящей нефтяной скважины.
Аватар Теми – змея, хотя она больше похожа на плывущего по воздуху угря, с боковыми плавниками, которые идут волнами, когда она взлетает. Она примерно двенадцать футов в длину, хотя в ксеносфере прикидывать размеры сложно.
Джон Боско представляется человеком, монахом в низко надвинутом капюшоне, с темнотой вместо лица. За аватаром тащится призрачный образ его реальной внешности, ошибка новичка или признак его скромного дарования. В крав-мага, однако, он бог.
По-моему, нам нужна другая музыка. Организую утечку этой мысли и чувствую согласие своих товарищей.
Олоджа – лужа персиковой жидкости, что течет ручейками вокруг нас. Она улетучивается, обращаясь в пар, с головокружительной скоростью.
Теми подплывает ближе ко мне, обвивается вокруг грифона. Если я взмахну крыльями, то сделаю ей больно, поэтому я не двигаюсь, чищу себя клювом, пока она резвится.
Эбун в ксеносфере становится полностью умозрительной. Она – идея, уходящая в младенчество, в невербальный период. Нет слов, с помощью которых можно осознать ее форму, и нет картинки. Мы осознаем ее присутствие, но оно крайне абстрактно. Идея – ее собственная, из раннего детства. Даже она ее не до конца понимает, но может извлечь из потерянных воспоминаний и использовать. Она в безопасности. Изящное решение, жаль, что не я его придумал.