Роузуотер

Мы, служащие банка, наблюдаем сверху. Клемент подлизывается, приносит мне кофе. Не знаю почему. Дань уважения герою? Чем я так его впечатлил? Меня терзают подозрения. Бола кашляет, говорит, что из-за этого не спала всю ночь, выглядит уставшей, но находит время прошептать: «И пошлю на вас голод и лютых зверей, и обесчадят тебя».

Внизу кто-то бьет в барабаны. Не из козлиной кожи. Перевернутые пластиковые ведра. Началось. Ведущий – крылатый человек. Он втиснул крылья ястреба в разрезы на спине, и ксеноформы сгладили стыки, возможно нарастив мышцы и кровеносные сосуды, чтобы они заработали. Крылья не впечатляют, но мужчина выглядит счастливым. Я вспоминаю о грифоне, и мне на ум приходит Молара. В ксеносфере ее нет, это лишь мысль о ней.

У женщины, которая, видимо, раньше была кривоногой, колени теперь смотрят назад. Она напоминает статую Калибана или демона. Рядом ковыляет мужчина, у которого с шеи свисает огромный зоб размером с футбольный мяч. На нем шрамы – видимо, мужчина пытался его вскрыть. Он, наверное, ожидал, что зоб уменьшится, но, похоже, что ксеноформы сделали его только больше и лучше.

Вот люди со множеством лишних или сместившихся отверстий, например девушка с двумя ртами, один над другим. Характер шрамов наводит на мысль, что она пыталась изменить форму губ. Вот парень на тележке, которую тащат два подростка. Я предполагаю, что это парень. От него осталась только куча многочисленных конечностей да пучки волос то там, то здесь. Я насчитываю пять рук и три ноги, и все по непонятной причине левые. Единственный безумный глаз смотрит из нагромождения плоти посредине, истекая слезами. Не могу представить, как он в это превратился. Может, несчастный случай на производстве с участием нескольких человек.

Многие обмотались бинтами, точно египетские мумии, скрывая уродские изменения, которые сами на себя навлекли. Люди бросают им деньги или смеются над ними. Они окружены свитой нормальных: дети, несколько полицейских, шутники, агберо [25].

Я поднимаюсь, чтобы уйти.

– Ты не допил кофе, – говорит Клемент. Его брови поднимаются эдак оптимистично-выжидательно. Мне хочется дернуть его за украшенную металлом косу, просто чтобы посмотреть, как пойдет трещинами благовоспитанная наружность, но я сдерживаюсь. Чего ему от меня надо?

– Я вернусь.

Заворачиваю в туалет на этом же этаже. Дохожу до последней кабинки. Кроме меня, здесь никого нет. Мощный запах дезинфицирующих средств смешивается с запахом дешевого мыла и освежителей воздуха. Вхожу в кабинку, опускаю крышку унитаза и сажусь на него. То, что я задумал, сделать непросто, особенно отсюда, но я не хочу ждать. Я промучился всю ночь, думая о том, что сказала Феми Алаагомеджи о больных и умерших сенситивах. Если бы это пришло мне в голову дома, я все сделал бы там, но так уж вышло.

Я закрываю глаза и бросаю клич. Это сложно, потому что его нужно скрыть от Болы, Клемента и всех остальных банковских сенситивов. Еще это нарушает соглашение с банком, подписанное мной, о несовершении личных действий в ксеносфере на его территории. Поскольку на самом деле на работу мне плевать, меня мало волнует, что я там подписывал.

Я отправляю в эфир одно простое сообщение:

Кто здесь?

Чувствую, как оно расходится волной, как отскакивает от нейромедиаторных блокировок, которые я установил на местное распространение. Открываю глаза: цвета стекают по полю моего зрения, как по безумному полотну Ван Гога. Кто-то входит в туалет, шаги замирают и слышится журчание, а потом шипение автослива писсуара. Мужчина пускает газы, и я слышу звяканье его ремня, когда он стряхивает. Он уходит, не помыв руки. Я снова закрываю глаза, а мой вопрос все еще уплывает вовне. Пять минут, десять – ответа нет. Конечно, мне уже давно не приходилось этого делать, а я в защищенном файерволом месте, но файервол снят для наблюдения за парадом уродов. Дело хуже, чем я думал.

– Привет, Грифон, – говорит Молара. Она появилась в окружении мушиного роя. Они не садятся на нее, просто летают вокруг. Ее крылья полностью восстановились после нашей последней… встречи. Она ничего не говорит, просто опускается передо мной на колени и заползает под передние лапы. Складывает крылья, чтобы уместиться там, и я чувствую прикосновение ее губ. Все это так быстро и неожиданно, что я задыхаюсь и открываю глаза. Цвета вихрятся и перетекают, и сложно понять, где реальность, а где ксеносфера. Где одежный крючок на двери? Повсюду мухи – ползают по двери, носятся вокруг лампочки на потолке, словно планеты, падают мне за воротник. Я ощущаю их так же отчетливо, как и ее губы, и…

Вот в чем проблема с я-образом Молары. Он слишком отчетливый, слишком собранный, слишком целостный…