– Аминат сказала, что он ей все еще снится.
Она улыбается, но это больше похоже на гримасу. Потом склоняет голову, словно прикидывает, насколько справедливы ее мысли или то, что хочет сказать.
– Мне говорили, что это нормально – видеть во сне тех, кого теряешь. Первые шесть месяцев или около того Доминик снился мне каждую неделю. Не каждый день, но…
Йоруба говорят «o d’oju ala», когда кто-то умирает. Увидимся во сне.
– Он не старится, – говоря это, она гладит живот. Должно быть, ребенок пинается. – Он все в том же возрасте, в котором умер. Каждый раз умоляет меня остаться. Каждый раз. Говорит, что попал в ловушку и не может найти выход.
– Он знает, что умер? – спрашиваю я. – Он призрак?
– Это всего лишь повторяющийся сон, Кааро. Такое бывает. Вина, какая-то неразрешимая сексуальная херота.
Это не пустой вопрос. Призраки существуют. Я не говорю, что духи мертвых возвращаются, чтобы преследовать живых. Это чушь. Я говорю, что в ксеносфере содержатся некие устойчивые формы. Некоторые люди оставляют свои отпечатки, которые ждут, что их обнаружат. Это в основном фрагменты привычек, или личных заскоков, или фраз. Я знаю как минимум одну мертвую женщину, которая не только полностью сохранила там личность, но и однажды «овладела» живым телом. Но это не ее история.
Перерыв заканчивается.
Мы возвращаемся к файерволу и читаем Айн Рэнд. Ненавижу сраную Айн Рэнд.
«Ты когда-нибудь платил за секс?» – спрашивает Аминат.
На это сложно ответить. Хоть я и не платил за секс, на самом деле спрашивает она о том, занимался ли я сексом с проституткой, а на это намного труднее ответить.
Это секс с проституткой, когда ты не знаешь, что она работница секс-индустрии? Учитываются ли намерения?
– Нет, – говорю я. Думаю, это согласуется с подтекстом ее вопроса. – А ты?
Она смеется. У Аминат два смеха: дребезжащий, который появляется, когда она немножко нервничает, и сочный хохот, который бесконечно меня забавляет.
– Я однажды платила за приватный танец, – говорит она. – Это считается?
– Зависит от того, кончила ты или нет.
Тишина.
– Так ты кончила?
В темноте не понять, но я чувствую, что она смеется.
Я закрываю ей рот поцелуем.
После этого у меня в голове проносятся образы Молары. Все происходящее настолько странно, что я принимаюсь искать бабочку, которую она выбрала аватаром. Это африканская синекрылая бабочка,
Почему Молара выбрала именно такой аватар?
Как только я задумываюсь над этим, то… кое-что узнаю. Я выудил это из ксеносферы, у Молары. Это изображение, но не синекрылой бабочки, а похожей внешне. Она механическая, сделанная из сплава металлов и пластмассы, с телескопическим хоботком. Конечностей слишком много – шестнадцать, нитевидных и постоянно шевелящихся. Крылья неподвижны, поэтому вспорхнуть бабочка не может. Она парит без помощи крыльев. Ее корпус занят картой памяти и процессором для контроля данных. Она подсоединяется к серверу, запускает проверку целостности данных и взлетает только для того, чтобы приземлиться на соседний сервер. Серверы тянутся, насколько хватает глаз, уходя за темный горизонт. Другие бабочки взлетают и опускаются на них.
Что за хрень? Фантастический фильм? Арт-инсталляция?
– Привет, Грифон, – говорит она. Крылья перед собой она сложила так, как бабочка не смогла бы.
– Кто ты? На самом деле, в реальной жизни, кто ты?
– Ты знаешь, кто я, Грифон. – Она расправляет крылья, и я вновь отвлекаюсь. – Я гостеприимная подруга.
Глава десятая. Лагос: 2045
Я люблю танцы.
Не профессиональные, где нужно двигаться особым образом и носить смешные костюмы. Обычные клубные танцы: хип-хоп, RnB.
Я люблю танцевать в «Кубе». Сейчас это модный клуб, и останется таким еще пять лет, после чего сгорит в странном пожаре, который полиция объяснит желанием получить страховку, но ничего не докажет. Сюда ходят все местные нолливудские звезды, и военные офицеры невысокого ранга, и наркобароны, но они занимают специальные столики и оттягиваются с трофейными женщинами. Я здесь ради музыки. Я окружен приятелями из числа ненадежных. Я легко трачу деньги, а значит, всегда окружен людьми.