Она шутит, но я беру ее за руку, касаюсь кожи ее ладони, потом переворачиваю так, что она ложится тыльной стороной мне в ладонь. Я смотрю Аминат в глаза. Не думаю, что когда-нибудь чувствовал с кем-нибудь такую близость.
Валентин ведет меня в одну из комнат, и я знаю, что там, еще до того как мы с Аминат переступаем порог. В середине комнаты стоит маленькое надгробие, на котором написано «
– Я не смог прийти на похороны, потому что… гомосексуализм все еще преступление, и семья не хотела это обсуждать. Я эксгумировал тело и перенес его сюда.
– Как он умер? – спрашиваю я.
– Он был очень расстроен, он заболел, он увял и умер.
– Мне жаль это слышать.
Валентин пожимает плечами, и кажется, что даже воздух давит тяжестью всего мира.
– Приезжай в Роузуотер, – говорю я.
– Нет, мое место здесь, – говорит Валентин.
– Я могу приютить тебя, как вы приютили меня.
– Давненько это было.
– Откуда ты их знаешь? – спрашивает Аминат.
– Они взяли меня к себе, когда я был заблудшим подростком. – Я веду машину прочь. – Я… Аминат, мне нужно кое-что тебе рассказать.
Я сворачиваю на обочину дороги, потому что не уверен, что смогу аккуратно вести машину. Обычно я боюсь физических стычек и боли от сломанного носа. Но это кажется страшнее. Сердце бьется так, что даже голос дрожит, когда я говорю.
– Что случилось? – спрашивает она. Наклоняется чуть вперед, и ремень безопасности вжимается в ее тело.
– Я не такой человек, каким ты меня видишь. Я сделал много вещей, за которые мне стыдно.
– Это какая-то конкретная вещь, так? Что ты сделал?
Я рассказываю ей все. Рассказываю о Моларе, о сексе, о грифоне, о сути своей работы в О45, о Клаусе и о том, как воровал. Рассказываю о ящерице-агаме, которую убил просто так, когда мне было восемь. Когда я больше не могу придумать, в чем еще признаться, я умолкаю, тяжело дыша. И кашляю.
Она ничего не говорит. Просто смотрит вперед, на машины и грузовики, которые проезжают мимо нас, шурша по асфальту.
– Скажи что-нибудь, Аминат. О чем ты думаешь?
– Не знаю, Кааро, почему бы тебе не прочитать мои мысли?
Это больно слышать, и я вздрагиваю, уверенный, что облажался и угробил эти отношения.
– Я не такой, как другие люди, Аминат. Я… Я чувствую не так, как все остальные. Мои родители отреклись от меня, а мне все равно. Я беру то, что мне не принадлежит. Я знаю, что моя нравственность как-то принципиально сломана. Но если бы ты была мне безразлична, я бы ничего этого тебе не рассказал и…
– Я люблю тебя, Кааро, – она произносит это так обыденно, все еще не глядя на меня. – Я в тебя влюблена. До этого момента я боялась тебе сказать.
Я не знаю, что ответить. Я никогда не был влюблен. Однажды пережил безумное увлечение. Один раз. И из-за этого у меня были большие проблемы. Першит в горле, и я снова кашляю.
– Аминат…
– Я большая девочка. Я знаю, что есть разница между влюбленностью и отношениями. Я знаю, что есть разница между любовью и доверием.
– Я…
– Ты все еще хочешь меня?
– Конечно.
– Тогда тебе придется заслужить мое доверие. – Теперь она смотрит на меня. – Ты никогда не был с этой женщиной физически?
– Никогда. Я даже не представляю, как она выглядит.
– Ты был еще с кем-то еще после того, как был со мной?
– Что? Нет. Господи.
– Поехали, Кааро. Когда доберемся до Роузуотера, отвези меня на работу. Я кое-что забыла.
– Я не знаю, где ты работаешь, – говорю я. Завожу машину. – Если уж на то пошло, я вообще не знаю, чем ты занимаешься.
– Ты многого обо мне не знаешь, Кааро. Хорошо, что ты нравишься моему брату.
Я думаю о том черном пламени, что окружает ее ментальный образ в ксеносфере, но ни о чем не спрашиваю.
Мы останавливаемся в мотеле и проводим там ночь.
Меня будит какой-то звук. Шуршат простыни, и Аминат прижимается ко мне, но продолжает спать. Мы в постели, и меня накрывает ощущение непривычности и неуместности, но оно быстро проходит. Она дышит мне в висок, и я поворачиваюсь, чтобы вдохнуть этот воздух, чтобы убедиться, что она здесь.
Любовь.