Ровесницы трудного века: Страницы семейной хроники

Описываемые мной события произошли в феврале, а в марте мы уже расписались с Сергеем Ивановичем. С первых же дней, как только он заговорил об этом, то предупредил меня, что против устройства свадьбы: он считает грубым мещанством привлекать к самому интимному и дорогому сердцу делу пусть даже близких людей. Я согласилась с ним. Это было время, когда ломались старые обычаи и еще не создались новые. Обстановка в загсе была будничная и формальная. Сухой вопрос регистрирующей нас женщины: «Фамилию менять будете или нет?» – застал нас врасплох. В моей голове промелькнула мысль, что существует закон, не разрешающий мужу и жене работать в одном учреждении. Могут сократить кого-нибудь из нас.

– Я оставлю свою, – сказала я.

– Как хочешь, – проговорил Сергей Иванович, но после упрекнул меня: «Не захотела взять мою фамилию». Хотя с моими доводами согласился. В связи с этим мы решили никому не говорить на работе о нашем браке. И некоторое время нам удавалось его скрывать. Помню, как-то уже летом утром мы направлялись вдвоем на работу. Только я сошла с «Аннушки» у Мясницких ворот, как увидела, что меня приветствует вышедший из этого же трамвая преподаватель Лукьяновский. Сергея Ивановича он не заметил и удивленно спросил меня: «Почему вы едете на работу на трамвае? Ведь вы живете почти рядом с рабфаком?» Я ответила, что вышла замуж и теперь живу в одном из переулков Остоженки. Он засыпал меня вопросами, уточняя мое местожительство. Я отшучивалась и прямых ответов не давала, а Сергей Иванович шел за нами следом до дома 6 по Костянскому переулку. Когда все-таки скрываемое нами стало известно, многие сетовали, что мы не пригласили их на свадьбу, а я молчала о том, что фактически таковой и не было. Особенно возмущался Горностаев: «Ведь меня вы в посаженые отцы должны были пригласить. Это я посоветовал Ольге Сергеевне любить и жаловать Сергея Ивановича». Дома тоже подшучивали над нами: «Свадьбу-то припрятали!»

Через несколько месяцев состоялась Ташина свадьба с Александром Семеновичем, по всем правилам. <…> Помню, Александр Семенович как-то, обратив внимание, что во мне с замужеством поубавилось беззаботности и веселости, как бы вскользь заметил:

– А ведь мужей готовых не бывает, так же как и жен. В будущем будете воспитывать ребенка, а сейчас надо воспитывать друг друга.

– Ланкастеровская система взаимного обучения, – пошутила Таша, – что-то я у вас ее не замечаю.

– Она проходит естественно и незаметно, так и должно быть, – ответил Александр Семенович.

И по взглядам, которыми они обменялись, я поняла, что горечи здесь нет.

Что же означала жизнь с любимым мной человеком? Прежде всего, меня огорчала его мрачность. Умный, содержательный, легкоранимый человек, он как-то сторонился жизни и людей: он не доверял им и замечал в них темные стороны, игнорируя светлые. Первое время он много мне рассказывал о себе, о своих родных. Самое сильное впечатление на меня произвело то, что он, будучи мне ровесником, уже перенес три горя, три смерти близких людей. Я тогда еще никого не теряла, но чувствовала, что это самое страшное в жизни. <…>

Няня

Теперь я хочу рассказать о другом близком и любимом человеке – няне. Время не стерло из памяти ее скромный и дорогой нам образ, он жил в наших сердцах. <…>

Еще из Немчиновки мы послали ей письмо. Ответа не было. В дальнейшем мы узнали, что этого письма она не получала. Переехав в Москву, мы с Ташей опять послали письмо. На конверте сделали приписку: «Если адресата нет, очень просим написать по прилагаемому адресу об Ульяне Матвеевне Бычковой»

И вдруг неожиданно быстро пришел ответ. Няня жива, здорова и очень рада получить от нас весточку. С 1920 года, как мы уехали на Украину, переписки между нами не было. Няня рассказывала, что жизнью довольна. Люди, жившие в ее доме, стали ей родной семьей. За это время родилось двое детей, которых она вынянчила и привязалась к ним. «Но вас забыть не могу, – писала няня, – и часто оговариваюсь, называя младшую девочку Ташей».

Мы, конечно, были очень довольны, и завязалась между нами переписка.

Нянин адрес остался у меня в памяти на всю жизнь. Я и сейчас ясно вижу небольшой клочок бумаги, на котором няниными руками каракулями написано: «Тульская губерния, Чернский уезд На Зушу, деревня Ерхово». Помню, с какой грустью писала я этот адрес на конвертах. В этом адресе была и тоска по няне, и вместе с тем что-то поэтическое: «На Зушу». Зуша – это река в Тульской губернии.

Мы звали няню приехать к нам погостить, а она нас к себе, в деревню. Но выкроить время на эту поездку оказалось невозможно. Таша усиленно училась. А я работала и тоже поступила на курсы французского языка при Наркоминделе. Меня приняли на второй семестр второго курса. Со стыдом должна признаться, что с третьего курса я ушла, как только вышла замуж.