Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе

– Отбегала… Он сказал, что Ромке бежать от меня надо, что для него это единственный шанс стать нормальным мужиком.

Люба и Надя

2 ноября

Московская область КП «Сосны» – Москва.

Элитный жилой комплекс в микрорайоне «Кунцево»

– Я теперь типа замкадыш. Коттедж небольшой снимаем, в городской квартире у моего брюзги даже футбольный обзор не пишется. Каждый раз, когда еду в город, проезжаю мимо одного места. Рядом всегда тихо, спокойно. Ни таджиков, не вовремя ремонтирующих дорогу, ни детей на великах, даже бегуны здесь совсем не показываются. Золотится купол маленькой церквушки, да деревья вековые следят за порядком. Но иногда, в утренние часы, можно увидеть несколько машин, припаркованных возле входа. Церквушка-то при кладбище… Еду и думаю: вот сейчас, в эту самую минуту, кто-то с кем-то вдрызг разругался, кому-то нахамили, кого-то уволили, не заплатили, не так посмотрели, не то сказали, не подарили, не поцеловали, не услышали. Булькают наши маленькие трагедии в кастрюльках бытия. А здесь тихо. Кто приходит – говорит шепотом. Часто думаю: а не зайти ли и мне в церквушку? И всегда проезжаю мимо… А ты, кстати, в храм ходишь? Представляю тебя в светлом газовом платке, лицо серьезное, а внутри – уйма шкатулочек с секретом, и все под замком. Але! Ты слышишь меня? Погоди секунду… Кирюх, я же просила но-шпу, а ты мне что принес? Да иди уже, роди там что-нибудь в творческих муках. Деятель, блин… Урод… У меня с ночи живот тянет, даже встречу очень важную пришлось отменить… Але! Да что за чертов вай-фай?!

– Я здесь. Знаешь, такое ощущение, что все мы связаны в мире какими-то тоненькими ниточками. Странно, но мне только вчера задавали этот вопрос.

– Какой?

– Посещаю ли я храм. Родственница моя, сестра мужа. Мы ее майоршей за глаза называем. Она когда-то замужем за майором была, настолько давно, что никто и не узнал бы того майора, но прозвище прижилось. Тяжело ей. Характер у нее, конечно, скверный. Как встречусь с ней – меня будто изнутри поскребли, а ты говоришь: шкатулочки…

– Да она ж тебя вампирит!

– Ей сейчас поддержка нужна. На работе лицо держать приходится, а так совсем она одна… Были три брата. Ныне все покойные. Один из них – отец моего мужа, другой – Майорши, а третий, дед Максим, – отец второй мужниной сестры.

– Да ты прямо сказку сказываешь.

– Не интересно?

– Разве я это сказала?

– Прости, но я такая косноязычная… Бывает, рассказываю что-то мужу, а он в мобильный каждую минуту лезет, а если не в духе, так прямо и говорит: – Давай покороче! У меня очень мало времени.

– Фу, блин… Прости, вырвалось. Я тебя внимательно слушаю.

– Так вот. Пережил дед Максим остальных братьев. Классный был дед, в свои почти восемьдесят на лыжах бегал, книжки в комп пачками закачивал и читал, даже с фейсбуком подружился. По праздникам водочки не гнушался, а еще пел обалденно… На Девятое мая баян из чехла достанет, и раскатится на весь двор «Клен кудрявый», аж до слез… Он блокадник, семья давно в Москву переехала, а после смерти его жены и деда за собой выдернула. Жил отдельно, стальной был дед, той еще закалки. И мои, и сестер ребятишки его обожали. Муж мой, конечно, всякий раз свою помощь предлагал, к врачу хорошему записать – отвезти, дочь родная вниманием не обделяла, да и Майорша всегда к нему с полными руками приезжала. Ругался он на нас, говорил, мол, пенсии ему хватает, всё деньги наши экономил, внукам не только шоколадки, но и денежку втихаря совал, а по докторам ходить категорически не любил. В последний год сдал он сильно. Часто стал звонить в разгар рабочего дня, по всякой ерунде беспокоить. То про учебу детей выспрашивал, то новость какую-то хотел обсудить.

– Да моя мать такая же! Хоть ей далеко не восемьдесят. Чудить старики начинают, кто раньше, кто позже, а моя всегда была каждой бочке затычкой. Я и замуж так рано выскочила, потому что она меня достала. Прости, так что с дедом?

– Раздражать он стал. Все старательно делали вид, что все нормально, а при встрече натужно вздыхали и меж собой переглядывались. Нет, его по-прежнему навещали, но визиты эти превратились в сплошную проформу. В Вербное воскресенье выпил дед с соседом, а на следующее утро ему с сердцем плохо стало. Он сделал три звонка: дочери, моему мужу и Майорше. Понедельник – день суматошный, злой, никто из них даже не ответил… Сосед долго с замками разбирался, а когда «скорую» вызвал, было уже поздно. Похоронили его на Страстной неделе. А на Пасху сестры к нам заехали. День стоял светлый, воздух прозрачный, глубокий, будто грусть в нем разлита, но не тяжелая, а меланхолическая. Таджики по дворам листья жгут, в окошко кострами тянет. Помянули деда, и понеслось…