Роза

Голова у него раскалывалась от пульсирующей боли, тем не менее Блэар раскрыл дневник Мэйпоула, решив еще раз попытаться понять смысл записей, сделанных викарием за неделю до исчезновения. Написанные тушью по вертикали и по горизонтали строчки причудливо переплетались, при этом буквы в словах были переставлены местами. Если бы записи велись просто на латыни, Блэар не смог бы их прочесть. А шифры — совсем другое дело. Специалисты по горному делу обычно владели искусством шифрования: старик Блэар вел блокнот, в который различными шифрами заносил открытые участки и месторождения до оформления заявки и их регистрации: какие-то из них обозначались только ключевым словом, какие-то отдельными слогами, знаками или согласными буквами.

«Аян ирц асе нро иск ийл…»

Все понятно. Шифр святого Августина: фраза обозначается блоками из трех букв каждый, при этом одна буква в блоке переставляется; детская игра. И Мэйпоул еще окончил Оксфорд? Ему должно бы быть стыдно.

«Я нарцисс Саронский, лилия долин!

Возлюбленный мой начал говорить мне: встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Покажи мне лице твое, дай мне услышать голос твой, потому что голос твой сладок и лице твое приятно. Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете».

Хотел бы я иметь возможность сказать ей эти слова».

Поскольку в окрестностях Уигана не было виноградников, Блэар заключил, что викарий цитировал Библию; но если Шарлотту можно еще было отождествить с Юдифью, отрезавшей ассирийцу голову и выставившей ее на городской стене, то представить ее себе в роли сварливой мегеры он не мог.

«Она мне говорит, что некоторые приходят на шахтные дворы только для того, чтобы попялиться на женщин, словно на существа другой расы. Неужели же угольная пыль и брюки так ослепляют людей? Разве ее ум и сила духа не сияют ярким светом даже сквозь такие одеяния? Она утверждает, что моя ряса — костюм куда более странный, нежели любые брюки, какие она может надеть; и хотя в разговорах с ней я отвергаю подобные обвинения, в душе я начинаю с ними соглашаться».

Блэар вспомнил, что, когда Мэйпоула видели в последний раз, тот бежал за Розой Мулине, на ходу срывая с себя стоячий воротничок священнослужителя.

«Как лента алая губы твои… Два сосца твои — как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями.

О, как много ласки твои лучше вина, и благовоние мастей твоих лучше всех ароматов!»

«Зачем, — подумал Блэар, — Мэйпоулу понадобилось зашифровывать то, что есть в Библии?» Очевидно, это имело смысл лишь в случае, если библейские тексты означали для него нечто исключительно важное. «Да, — решил Блэар, — нельзя молодым викариям давать читать „Песнь Соломона“. Святое Писание поначалу катится, как паровоз по рельсам, по пути рассказа об освященном убийстве, а потом вдруг неизвестно откуда, ни с того ни с сего возникают стихи о любви». Блэар представил себе поездного кондуктора, выкрикивающего: «Не смотрите в окна на эту голую пару! Через пять минут поезд прибывает на станцию Исайи и низложения Сиона!»

Дальше шло несколько строк открытым текстом:

«Вот, голос моего возлюбленного, который стучится: „Отвори мне… возлюбленная моя, голубица моя… потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою“.

Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину… Я встала, чтобы отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка».

Следующая запись в дневнике была сделана каким-то иным шифром, что для больной головы Блэара было уже слишком. Одно тем не менее становилось ему совершенно ясно. Если этот человек был влюблен в Шарлотту Хэнни, его должны были поджидать серьезные неприятности.

Глава двенадцатая