Роза

– Я до такой степени не легкомысленна, что как бы до сих пор ещё чувствую себя женой Николая, а ведь он умер. Мы, разведёнки, и всегда-то так чувствуем, мы не можем совсем отрешиться от прежних наших мужей, не думайте, будто тут всё так просто. Дня не пройдёт, чтобы нам не вспомнить о них, одним всё это легче даётся, другим тяжелей, но никто не освобождается совершенно. Должно быть, и нельзя разводиться! Что же до вас – это такая нелепость, такая нелепость, о, это, может быть, и прекрасно, но с вашей стороны это ужасная ошибка. Чего вы хотите? Я на семь лет вас старше, и я замужем. Я не из влюбчивых, но если бы и случилось мне влюбиться, я скорей на костёр бы пошла, чем себя выдать. Вы, может быть, скажете, что сами видели, как я совсем потеряла себя от любви? Ах, в той любви дело шло не о сердце, но о месте экономки. Я была бедна, как церковная крыса, будь у меня хоть какой-никакой достаток – вы бы не увидели моего унижения. Вот, и знайте про этот цинизм, вам не вредно.

– Ах, какая разница.

– Очень, очень большая разница, вы сейчас убедитесь. Будь я даже не замужем и ваша ровесница, я бы всё равно даже не взглянула на вас.

– Оттого, что я тоже беден, как церковная крыса? Но ведь первый-то муж ваш точно так же был беден, однако вы столько лет его ждали? Нет, это вы нарочно на себя наговариваете, чтобы облегчить мою участь!

– Вы полагаете? – ответила она и усмехнулась.

А ведь тут она обнаружила свою истинную женскую сущность, нет, ей вовсе, кажется, не было неприятно, что я именно так её понял, что я её считал самоотверженной в любви! Всё это я уже после сообразил, а пока продолжал своё:

– Ну, а то унижение перед Хартвигсеном более чем понятно, обыкновенная ревность к сопернице.

Роза бледно улыбается.

– Ну, может быть, – говорит она. Но тотчас она начинает сердиться на моё это предположение и снова принимается мне перечить: – И вовсе нет. Ах, да не всё ли равно. И почему это я должна тут сидеть и перед вами отчитываться?

– Нет-нет, – отвечал я покорно, но, конечно, я угадал, вовсе она не была так неспособна влюбиться, как она утверждала.

– Так вы думаете, это я ревновала? – сказала она. – Но я не романтическая особа, слышите вы, я совершенно проста и буднична, вот, я вся перед вами. Мой муж, то есть я хочу сказать – мой первый муж, он говорил, бывало, что я ужасно скучная. И я думаю, он был прав. Да, но что это, в самом деле, за разговор! – вдруг оборвала она себя. – Ваши чувства Бог знает куда могут вас завести, мне только и остаётся, что их пресечь.

– Вы не можете их пресечь, – сказал я.

– Как же! Вы и сами знаете, что будь тут другие, вы бы не думали обо мне. Но тут почти нет никого, а вы нигде не бываете, никого не видите. Да, но случай, должна признаться, для меня новый. Те, кто влюблялись в меня прежде, не слишком этим тревожились, не лишались сна и аппетита, Николай был спокоен, Бенони – и того спокойней. Так что я уж и не знаю даже, как мне с вами обращаться.

– Можно, я скажу – как?

– Да.

– Не нужно со мною обращаться так по-матерински. Не нужно вести себя со мною так снисходительно.

Тут она засмеялась и ответила:

– Вот как? Не нужно? Но другого выхода нет. Иначе вам нельзя сюда приходить.

– И прекрасно! – объявил я со своей молодой горячностью.

– Ну зачем вы так, право? Вы сами понимаете, что это ребячество.

– А вы понимаете, что вовсе я не ребёнок, – выпалил я с обидой.

Роза вся подаётся вперёд, смотрит на меня и отвечает:

– Нет, какой же вы ещё ребёнок!

Я сидел и смотрел на неё. Я-то считал её таким тонким человеком, и что же я слышу? Всё вздор, глупости, женская болтовня, мне уже двадцать два года исполнилось.

– Возможно, вы не во всём ошибаетесь, – говорю я тогда. – Да, я думаю, если бы тут были другие…

– Вот именно, – перебивает она.

– Я попытаюсь себя переломить. Скоро подморозит, начнётся охота, я буду больше ходить, обойду всю округу…

– Да, да. Непременно! – сказала Роза, она встала и положила свою ладонь на мою руку, постояла так мгновение и села опять. – Да, видите ли, другого нет выхода. Я ведь вам как старшая кузина, взрослая, большая, огромная кузина.

Новое оскорбление. Не такой уж я был крошка, чтобы ей быть огромной. Я ещё продолжал расти, это правда, но этот проклятый мой поздний рост должен был вот-вот прекратиться. Я нарочно меняю тон, я спрашиваю:

– Что, путешествие в Иерусалим как будто не состоится?

Пауза.

– Да.

– Раздоры в свите?

Пауза.

– И это вы, такой робкий… бывало, никогда ни о чём и не спросите… Ну, хорошо же, я вам ещё кое-что расскажу, хотите? Вы, кажется, заметили, что сегодня я сама не своя, и это истолковали по-своему. А дело вот в чём: лопарь был тут сейчас, Гилберт, он всегда на меня нагоняет страх, он так много знает.

Она говорила теперь с тоской, уже не старалась казаться спокойной, она была ужасно расстроена. Обида моя вмиг улетучилась.