Роза

– Что же баронесса? Не могла тебя как следует перевязать? – спросил я.

Мункен Вендт напевает, будто он рад и доволен, но я-то вижу, что мысли его далеко.

– Ах, эти тонкие дамочки! Одно кривлянье и фокусы! Вхожу я к этой старой… к этой…

– К баронессе? – спрашиваю я. – В комнату?

– А что мне оставалось? Больше я нигде не мог её отыскать, – ответил он. – Да и что такого? «Спуститесь в гостиную», – говорит она. «А чего я там не видел?». – я говорю. Ах, этим бы дамочкам только кривляться!

Пауза. Я смачиваю бинты свинцовой водой и перевязываю руки Мункену Вендту. А он стоит и болтает, болтает, он поносит баронессу. Верно, он решил попытать с нею счастья, ан ничего у него не вышло, и я так рад за баронессу, о, я же знаю, что вовсе она не такая, как изображает Мункен Вендт.

Он всё болтает, болтает, и я хочу его выпроводить, но сна у него ни в одном глазу, он и не думает ложиться спать.

– Я завтра её ещё позлю, косо застегну жилет, – сказал он. – Одну петлю лишнюю сверху оставлю, одну пуговицу снизу. Вот так. И пусть обзывает меня невозможным! Ты, кажется, не веришь, что я могу с нею сделать всё, что захочу? О, ещё как!

– Ничего подобного! – сказал я.

– Ещё как, ещё как. Надо только, чтобы она перестала ломаться. Я долго у неё сидел. «Нет, не садитесь», – сказала она. Тут я устроился поудобней. «Разве что на минутку», – сказала она. А я ей в ответ: «Почему же?». Тут она взялась за колокольчик, но позвонить не позвонила. Потом надулась и пошла к двери, но открыть её не открыла. И так всё время – одна комедия.

– Ну, а потом? – спросил я.

– Потом! – передразнил он. – Да что я мог в этих своих бинтах? А всё её упрямство!

– А тебе не кажется, что завтра ты должен бы у неё попросить прощения? – выпалил я с жаром. – То ты хлыстом перед нею машешь, то и вовсе… а? Да что ты себе позволяешь, кто ты такой, ты что думаешь – она поломойка?

– Нет-нет, – ответил Мункен Вендт, присмирев. – Прощения попросить, говоришь? Может быть.

– И смотри же, утром, не откладывая.

– Нет, сегодня. Сейчас! – вдруг говорит Мункен Вендт. – Нет, знаешь, я должен это сделать сегодня. Да, конечно, сегодня. Ты прав, я ужасно себя вёл, я не знаю обхождения с такими людьми, да и где бы я ему научился? Когда я её поцеловал, она в кровь закусила губы, я даже испугался, она стоит, а кровь так и брызжет на меня, и рот у ней будто расцвёл. И сейчас я пойду и попрошу у неё прощения. Разве тебе самому не кажется, что сделать это надо сейчас же?

– Нет, – сказал я.

XIX

Я нарочно держусь подальше от дома Розы, да, я сам себя обрёк на тяжкое наказание. О, я его заслужил! Я поклялся сам себе, что вернусь к порядку и долгу и впредь уж не переступлю порога Розы с постыдными задними мыслями.

Я встретил Хартвигсена, он шёл домой и пригласил меня с собой – я поблагодарил и отказался.

– Как насчёт вашего друга, будет он учителем у меня в доме? – спросил он.

– А сами вы его спрашивали?

– Спрашивал. Нет, он не пожелал.

– Ну, а что говорит по этому поводу ваша супруга? – спрашиваю я.

– Моя супруга? – повторяет Хартвигсен, как будто хочет усвоить этот оборот. И в самом деле, впредь он говорит только «моя супруга, моя супруга», он больше не говорит «Роза». – Моя супруга ни о чём таком не помышляет. У ней теперь разные страхи, заботы на уме, – говорит Хартвигсен. – Всё-всё надо решать самому. Нет, моей супруге не до того.

– Я переговорю с Мункеном Вендтом, – сказал я. Но Мункена Вендта не переубедить. Он не в шутку здесь истомился, его тянет домой. Я и радуюсь его решению, но мне и невыносимо грустно. Он всё настаивает, чтобы и я ушёл вместе с ним, я мучаюсь дни и ночи. Я только благодарю Бога, что язвы у него на руках почти совсем зажили.

Да, Мункен Вендт попросил прощения у баронессы, но после этого он ещё больше затосковал, он ведь так постыдно ошибся, ему очень не по себе. Правда, он радуется, что руки у него теперь зажили и не подведут, когда он встретит лопаря Гилберта. Но лопаря Гилберта нет как нет, Йенс-Детород давным-давно вернулся ни с чем. О, тут, разумеется, не обошлось без баронессы, уж конечно, она посылала Йенса-Деторода вовсе не искать лопаря, а его остеречь. Она боится, что, если лопаря найдут и прижмут, он откроет всё и выдаст её самое! Несчастная, потерянная баронесса Эдварда!

Однажды она вдруг меня спрашивает, скоро ли уедет Мункен Вендт. «Не знаю, – отвечаю я. – Он не хочет ехать без меня». На другой день она выказывает ещё больше беспокойства, ей не терпится, чтобы Мункен Вендт уехал. «С ним просто сладу нет», – говорит она, и хотя его поведение вполне даёт ей повод его выгнать, об этом нет и помину. Воспитанная дама. А ведь она ходит в вечном страхе, что вот-вот объявится лопарь Гилберт и Мункен Вендт разделается с ним. «Ваш друг ни в чём удержу не знает, – сказала она. – Вечно от него ждёшь беды!» – «Я поговорю с Мункеном Вендтом», – сказал я.