Открывается дверь номера. Кто-то шушукается в полутьме. Голубки-истопники наши явились. Слышится взаимное «до завтра». Лёва проходя к койке беззвучно хлопает в ладоши, как Кинг Конг бьёт себя в грудь и раскидывает руки в стороны. Замечает мой взгляд. Смущается и говорит:
– Ну, как – то так вот… Я с ума сошёл. Каждый день по роже получаю… То морячки, то Даша по щеке с оттягом, то одни бандиты, то другие… А мне никогда в жизни не было так хорошо. И эти её «не кури, а то целовать не буду», «не пей, пожалуйста больше, ты мне ночью нужен трезвый». Другую послал бы куда подальше. А с этой… Она такая лапочка.
Влетает Лапочка. Бьёт ногой по моей кровати.
– Ну и сволочь ты, Жаров. Я то думала, что она хоть сегодня ночью не будет в атаку вставать… А она всю подушку проплакала. Все вы мужики – козлы… Лёва, это тебя не касается…
Отходит к двери. Разворачивается, и снова лупит ногой по железной сетке на моей кровати. Яростно зыркает в темноте, и не найдя новую цель, выходит.
– Ни хера себе лапочка, – сам себе констатирует Булганин.
Через некоторое время в комнате слышно лишь мажорское тихое сопение и шум дождя за окном. Закрываю глаза и сквозь бой дождевых капель слышу как поёт Майя Кристалинская…
( https://youtu.be/94Q9FcT5JsU Майя Кристалинская А за окном то дождь то снег Maya Kristalinskaya Я тебя подожду Best… )
9 марта 1950 года.
Рассвело. Скрипнула дверь и Васечка, держа в руках по-армейски сложенную одежду, крадётся к своей кровати. Положил ношу на прикроватный стул. Оттянул резинку на трусах, наблюдая утреннюю реакцию молодого организма. Вздохнув, посмотрел на дверь. Потряс головой, как окаченный водой пёс, и залез под одеяло наконец уже спать.
А мне не спалось. Появившееся утром яркое солнце рисовало на стенах и потолке колышущиеся световые узоры. Я встал, тихо оделся и взяв авоську вышел в коридор. Зайцева на боевом посту наносила штукатурку на своё симпотное личико пытаясь ретушировать следы бессонной ночи.
– Хлебный скоро откроют, – спрашиваю, садясь на приставленный сбоку стул.
Дежурная, скосив глаза на мою «Зальцу», зевнув, протянула:
– Через полча-ас-а-а…
Закончив мероприятия по маскировке, Таня, словно вспомнив что-то, интересуется:
– А ты чего это к нам на этаж не заходишь? Подруги интересуются… Ты импотент или денег нету?
– Ну… – тяну я, не зная, что сказать.
– А знаешь почему к нам женатые мужики ходят? – перескакивает Зайцева на другую интересную тему, – Потому, что с жёнами у них унылое спаривание, а с нами любовь или этот… как его… секс.
– И в чём разница? – чисто для поддержания разговора вставляю я.
Зайцева, сделав большие глаза, и подавшись вперёд, начинает втирать тупому мне:
– Представь, что ты едешь в путешествие с девушкой. На телеге по пыльной дороге. Кругом мухи, комары, из под задницы запашок… (улыбнувшись) Это я про кобылу… Обгоняющие машины обдают пылью и гарью. Представил? Или вот… Ты с подругой на «Победе» с открытым верхом… Такие в прошлом году стали выпускать. Ну так, вот. Ты на кабриолете мчишься обдавая пылью телеги. Подруга твоя расстегнула твою ширинку, склонила голову между тобой и рулём… Представил? Ну, что придёшь вечерком? Нет? Ну, как знаешь…
Иду с Соней Сахаровой в магазин. Она после нашего необычного знакомства смотрит на меня восхищёнными глазами.
Честно говоря эти «трёхэтажные девушки» уже задрали. Ну, Зайцева то ладно. Хоть с понятием. А Машка-Сотка в открытую в койку звала. Эта про койку пока молчит… Долго ли…
– Когда мама умерла в сорок пятом, я за старшую осталась. Володе сейчас десять, а Наташке семь исполнилось, – обходя лужи, рассказывает Соня.
– На завод взяли уборщицей. Денег не хватало. Соседка Маша Колыванова подкармливала меня и детей. Она на «Привокзальной» работала. Ну, Маша… что с ворами вчера… Она меня в дело и взяла…
Соня останавливается перекрыв мне дорогу. Я молчу. Тогда она, видимо что-то решив, достаёт часы.
– Это мне один хороший мужчина подарил. Замуж звал… Я согласилась. На часовой магазин потом налёт был. Моего жениха какой-то молодой подстрелил. С перепугу, наверное… Не вышла я… Я эти часы старинные Розе хотела подарить, но та отказалась… Юрий, возьмите, пожалуйста… Ну, пожалуйста… У моих младших часы есть. Трофейные. Отец прислал с фронта. Потом похоронка… Ну, возьмите, пожалуйста…
Беру часы.
Хренасе. Павел Буре.
Протягиваю руку, чтобы отдать, но Соня вертит головой и припускает к магазину…
Встав в очередь девушка оглядывается на меня, и набравшись смелости говорит:
– Вы Розу не обижайте. Она Вас любит…
Заметив, как я скривил губы, Соня осекается, и отвернувшись бормочет на мой взгляд какую-то хрень:
– Сёме спасибо… На кладбище сходила. В церкви свечки поставила. Детей искупала. Вещи постирала и Маше оставила. Роза с Дашей не возьмут…
Ей что? Кирпич на голову упал? Она думает мне интересно слушать чем она вчера занималась?
Она берёт хлеб и отдаёт деньги. Тут подбегает пацанёнок и дёргает её за рукав:
– Тётя вас дядя на улице ждёт. Идёмте быстрей…
Соня, широко раскрыв глаза. оборачивается и отдаёт мне сумку с хлебом:
– Передай девушкам.