Роза алая, роза белая

Эдуард милостиво разрешил новобрачным отъезд, и большой отряд, включая двух дам в ярком паланкине, выехал из дворца. Лишь оказавшись за городскими стенами, «дамы» сбросили одежды, оказавшись оруженосцем Перри и еще одним моложавым воином, — оба были ужасно раздосадованы оскорбительным маскарадом. Однако хитрость удалась, и никто во дворце не заподозрил, что леди Моргана и ее камеристка ускользнули еще ночью.

И, поклялся Ранульф, никто никогда не узнает об этом, но Моргана будет сожалеть о содеянном всю жизнь. Он покажет ей, сколь неразумно бросать вызов законному супругу.

Его синие глаза сверкали от гнева и уязвленной мужской гордости, но мало-помалу губы изогнулись в улыбке. Он поймает Моргану и приучит ее к своему обществу. Она будет засыпать и просыпаться рядом с ним до самого приезда в замок. А потом... потом она сделается ручной.

Его ближайшая задача — как лорда замка Гриффин — овладеть своенравной женой. Эдуард прав. Чем скорее он наградит ее ребенком, тем скорее упрочится его собственное положение. К тому же в заботах о ребенке у нее не останется времени ни гневаться, ни хандрить. Ранульф представил себе своих будущих сильных сыновей и, может быть, нескольких дочерей с золотистыми волосами. Да, он должен уложить в постель строптивую жену и показать ей, кто в семье главный.

Улыбка Ранульфа стала шире. Будущее начинало казаться даже заманчивым. Больше он не клюнет на фальшивые слезы и уловки. За стенами замка Гриффин ему будет легче следить за своенравной женой, чем в коридорах королевского дворца или на узких улочках Лондона. Гораздо легче будет научить Моргану супружескому послушанию в ее собственной спальне. В более счастливом расположении духа он натянул поводья и быстрой рысью поднялся на следующий холм.

Дорога вилась вниз, к маленькой деревушке с довольно большой гостиницей на окраине. Четыре белых пера были намалеваны на деревянной вывеске над дверью. Ранульф удовлетворенно улыбнулся. Это единственное место, где Моргана могла поесть и отдохнуть. В предвкушении приятной встречи он въехал во двор. Воздух был пропитан запахом лошадей и сена, пряными ароматами хорошего вина, крепкого эля и жарящегося на кухне мяса. У Ранульфа потекли слюнки. Не мешало бы сейчас подзаправиться горячим, но слишком долго ждать, пока еда будет готова. Он направил лошадь к конюшне в глубине двора.

Двор был пуст, и тишина нарушалась лишь звоном кастрюль, доносившимся с кухни. Выбежал парнишка в домотканой коричневой рубахе, чтобы взять под уздцы лошадь Ранульфа. Больше никаких признаков жизни. Ни паланкина с атласными занавесками, ни лошадей под дамскими седлами. Ни отбившейся от рук жены.

Ранульф соскочил с коня.

— Эй, парень, к вам сюда не заезжали две дамы сегодня утром?

Парнишка только изумленно таращился на Ранульфа и его ослепительные одежды. Повторный вопрос принес тот же результат.

Ранульф ждал, уперев руки в бока и сурово хмурясь.

— Ты что, парень, глухой?

— Да, добрый господин, он глухой, — раздался рядом скрипучий голос. Через маленькую калитку во двор вошла скрюченная старуха в накинутой на плечи темной тряпке вместо шали, с плетеной корзиной в руке. Она показала на мальчика негнущимся пальцем. — Милостивый Господь в неисповедимой своей премудрости кое-что упустил, когда создавал бедного Нолли. Но он смышлен и понимает в лошадях, хоть и родился глухим и немым.

Ранульф покраснел. Поковырявшись в кошельке, нашел мелкую монету и кинул ее конюху. Тот поймал монету грязной рукой и выпучил на нее глаза. Ранульф повернулся к женщине и вежливо наклонил голову.

— Простите меня, добрая женщина, я не знал. Я ищу двух юных знатных дам, которые направляются к границе Уэльса.

Старуха опустила корзину на землю и окинула Ранульфа оценивающим взглядом. В ее глазах было что-то... какой-то внутренний свет, и ему показалось, что она видит его насквозь... не только прошлое, но и будущее.

Вдруг она захихикала.

— Беглянки, а, сэр Рыцарь? Разыскиваете сестру? Или жену? Плохо вы, стало быть, обращались с бедняжкой, коли она дала тягу к любовнику.

Его лицо вспыхнуло еще ярче. Наглость старухи и ее намеки снова разбудили в нем гнев. За такое оскорбление он вызвал бы мужчину на бой, но рыцарь не должен вымещать гнев на беззащитных и старухах. Оставалось лишь скрежетать зубами.

— Не в моих правилах плохо обращаться с женщинами, особенно с находящимися под моим покровительством.

Старуха кивнула.

— Точно, не в ваших, но уж больно свирепо вы посверкиваете глазами.

Ранульф несколько смешался, но старуха сделала вид, что не заметила его смущения.

— Войдите, сэр Рыцарь, промочите пересохшее горло нашим добрым элем. Это, конечно, не то, к чему вы привыкли, но жажду утолить может.

Продолжая хихикать, она вошла в гостиницу, оставив Ранульфа посреди двора с пламенеющими щеками и в такой ярости на Моргану, что кровь стучала в его висках. Как эта упрямица посмела поставить его в такое дурацкое положение, подвергнуть таким оскорблениям! Бог свидетель, когда он доберется до нее, то...