Роза Дюруа

Ты удивляешься, читая эти строки? Не удивляйся, верь мне — я не совершал того ограбления. Меня подставили. И здесь в тюрьме я узнал имя человека, который это сделал. Его зовут Федерико Саморра, он живет где-то в Мехико. Я хотел побыстрее оказаться на свободе, чтобы отомстить ему. Ты должна понять меня.

Теперь мне осталось еще два года, но, как только я выйду, я найду его где угодно, хоть под землей. Справедливость должна быть восстановлена.

Передаю письмо через одного парня, который скоро будет на свободе.

Поклонись от меня святой Деве Гвадалупе.

Густаво (твой несчастный кролик)».

— Ну? — спросила Милашка, откладывая письмо в сторону. — Что это за лиса и кролик? Чего ты от меня хочешь?

— Пока ничего, — ответил Пиявка. — Ты должна переписать это письмо несколько раз, чтобы почерк стал неотличим от настоящего. Попробуй.

Милашка пожала плечами и начала писать. Ее прирожденный актерский талант и тут сыграл свою роль. Даже самая первая копия оказалась достаточно похожей на оригинал, чтобы обмануть человека, не очень близко знакомого с Густаво. Но для родной сестры требовалось больше сходства. Поэтому Пиявка заставил Милашку сделать не менее двух десятков копий письма, прежде чем результат стал его удовлетворять.

— Теперь почерком этого кролика Густаво ты должна написать письмо, которое будет немного отличаться от настоящего. Сейчас я тебе продиктую, — сказал Пиявка. — Значит, так. — Он задумался, а затем начал диктовать:

«Дорогая, любимая Линда,

милая моя лисичка».

— Ты что, хочешь оставить всю эту звероферму? — удивилась Милашка.

— Это же самое главное. Своего рода пароль — так эта Линда сразу поверит, что письмо настоящее. И даже не посмотрит на то, что в почерке есть шероховатости.

Милашка послушно писала под его диктовку — это был черновик. Для чистового варианта Пиявка дал ей лист, вырванный из большого блокнота, — точно такой же, на каком было написано настоящее письмо Густаво.

Эрлинда со все возрастающей тревогой ждала телефонного звонка от человека, который назвался Ченте. Он обещал позвонить через неделю, но звонков не было. Трудно сказать, чего Эрлинда боялась больше — самого звонка или того, что звонков больше не будет. С одной стороны, если этот человек снова запросит денег, она окажется в очень тяжелом положении. С другой стороны, если звонков больше не будет, ее начнут терзать жесточайшие сомнения — что с Густаво, где он, действительно ли он был в Мехико, а если был, то не схватила ли его снова полиция.

При этом Эрлинда старалась скрывать от Рохелио свою нервозность, но это получалось у нее плохо. Тонкий и чуткий Рохелио чувствовал, что с женой что-то происходит, что она не находит себе места и ее гложет какая-то скрытая тревога. Он много раз спрашивал, не заболела ли она, но Эрлинда отрицала это с напускной веселостью, что еще больше усугубляло подозрения Рохелио.

Прошла еще неделя, и Эрлинда уже почти уверилась в том, что больше звонков не будет. Но однажды днем, когда Рохелио работал в вечернюю смену, раздался звонок. Телефонную трубку поднял Рохелио.

— Алло! — сказал он. — Алло, говорите! — Он пожал плечами и положил трубку. — Молчание. Не захотели со мной разговаривать.

— Возможно, ошиблись и попали не туда, — предположила Эрлинда небрежным тоном, который показался Рохелио чуть-чуть наигранным.

На этот раз он ничего не спросил у жены, а только внимательно посмотрел на нее. Она улыбалась, но где-то в глубине глаз таилось беспокойство, тревога. Рохелио вздохнул. Он ненавидел обманы, секреты, интриги — отвращение к ним он получил, пожив в одном доме с мастерицей всего этого — своей сестрой Дульсиной.

Через час с небольшим телефон зазвонил снова. На этот раз Рохелио не стал торопиться, и трубку сняла Эрлинда. Муж внимательно следил за ее лицом.

— Алло, — сказала Эрлинда и вдруг закусила губу, ибо в трубке послышался знакомый голос человека, с которым она встречалась тогда в «Паломе».

— Сеньора Линарес?

Испуг Эрлинды длился значительно меньше секунды, ее лицо сразу же приняло свое обычное выражение, но Рохелио заметил эту мимолетную тень.

— Да, Урсула, я слушаю тебя, — сказала Эрлинда.

— Вам неудобно говорить? — спросил Ченте на другом конце провода.

— Ты совершенно права, Урси, — ответила Эрлинда.

— Тогда я перезвоню вечером, это вас устраивает? — спросил Ченте.

— Да, дорогая, мне кажется, ты приняла совершенно правильное решение. Он тебя не стоит, — сказала Эрлинда, уже полностью овладевшая собой.

— Тогда до вечера, — усмехнулся Ченте.

Эрлинда повесила трубку и обернулась к Рохелио, который внимательно смотрел на нее.

— Звонила Урсула, — как ни в чем не бывало объяснила она мужу, — сказала, что поссорилась со своим женихом и дала ему отставку.

— А разве это случилось не вчера? Ты мне как будто уже говорила об этом, — спросил Рохелио.

— Говорила? — удивленно переспросила Эрлинда. — Может быть. У меня это совершенно вылетело из головы.

Рохелио подошел к жене и положил руки ей на плечи.

— Эрлинда, — сказал он, глядя ей прямо в глаза, — дорогая, скажи мне, что с тобой, что тебя тревожит?