Роза и чума

Все гибнет в холоде зиянья:
Корабль в морях, цветок в руке,
Все эти каменные зданья,
Построенные на песке.

Все хижины и небоскребы,
Нью-Йорк и дом, где жил поэт.
Подвалов черные утробы
Останутся как страшный след.

Но, может быть, в литературе
Хоть несколько моих листков
Случайно уцелеют в буре,
В которой слышен шум дубов.

И женщины прочтут с волненьем
Стихи о том, как мы с тобой
С ума сходили в упоеньи —
В бреду, в постели голубой.

1941

«Ты жила…»

Ты жила,
Ты любила,
Ты мирно дышала,
Но над этим физическим счастьем
Гроза
Как милльоны орлов
Возникала,
И катилась
В пространствах вселенной
Слеза.

В той стране
Возвышались прекрасные горы, —
Там, куда я тебя
Сквозь бессонницу звал.
Мне казалось,
Что это органные хоры,
А тебе снились платья
И кукольный бал.

В той стране
На ветру раздувались рубашки.
Клокотали вулканы
И билась душа.
Ты спокойно доставила
Чайные чашки
И пшеничный нарезала хлеб неспеша.

Я тебе говорил:
— О, взгляни на высоты!
О, подумай,
Какая нас буря несет!
Ты ответила,
Полная женской заботы:
— Ты простудишься там,
Средь холодных высот!

Было ясно:
В каком-то божественном плане
Разделяют нас горы, пространства, миры.
И в объятьях твоих я один
Как в тумане —
Альпинист
У подножья прекрасной горы.

1941

«Хорошо, когда о пище…»

Хорошо, когда о пище
Забывает человек,
Бредит в ледяном жилище
Африкой, а в мире — снег.

Хорошо витать в прекрасном,
Вдохновляясь как герой
Чем нибудь огромным, страшным —
Бурей, музыкой, горой.

Скучно, если все — в теплице.
Если в жизни наперед
Нумерованы страницы
И расчитан каждый год.

Только тем, что непохожи
На других, на всех людей,
Жребий дан из царской ложи
Созерцать игру страстей,

С высоты на мирозданье
Потрясенное взирать
И в театре, где страданье,
Больше всех самим страдать.

1941

МЭРИ

Л. Е. Гюльцгоф.

Ты в мире как в море,
Где черные хмары.
Ты — Мэри, ты — в хоре,
Где голос Тамары.

Ты — ласточка в буре,
Где парус весь в дырах
И гибель лазури.
Ты — кровь на мундирах.

Но в мире, омытом
Твоими слезами
И бурей разбитом,
Восходит над нами —

Над домом невежды,
Над замком поэта —
Светило надежды
Под щебет рассвета.

И в море страданья, —
Мы знаем, — как реки
Два чистых дыханья
Сольются навеки.

КРАСАВИЦЕ

Твоя душа — прекрасный
Пустой огромный зал,
Где мрамор беспристрастный
И холодок зеркал.

Таких размеров рамы
Задуманы судьбой
Для музыки, для драмы,
Для бури голубой.

В таких холодных зданьях
Витает тишина,
И в окнах как в зияньях
Плывет всю ночь луна.

Но вспыхнет люстр хрустальных
Сияний миллион
И в грохотах рояльных
Мир будет потрясен.

Так и твое дыханье:
Полюбишь ты потом,
И музыкой страданья
Наполнится твой дом.

1941

ГОРА