Роза и лилия

Со слезами вышла часть горя. На третий день она поняла, что так загонит себя в могилу. Жанна отправилась к птичнице, чтобы снова попросить ее сына о помощи, и посулила двести солей в месяц.

— Будешь отдавать их мне, приятель, — сказала та. — Двести солей! На что Гийоме такие деньги?

Работа вновь закипела.

— Где же вы были? Мы тут с голоду помираем! — вскричал при виде нее долговязый школяр, ее первый покупатель.

— Болел, — ответила Жанна.

Утром она посмотрелась в зеркальце — на ней и вправду лица не было от истощения.

Гийоме справлялся на славу. Словно босоногий гномик, он носился без устали, наполняя кувшин, перенося мешки с мукой и притом не спуская своих острых глаз с их предприятия. Он быстро расположил к себе Жанну.

Между тем, хотя дела вроде бы пошли своим чередом, одно было ясно: возвращаться вечером в пустую мастерскую становилось невыносимо. Дух Матье незримо царил повсюду. Как и несколько недель — а быть может, лет? — назад, в Нормандии, необходимо было принимать решение и куда-то перебираться. Здесь тоже витала смерть. К тому же следовало поскорее покончить с невольным обманом, причинявшим ей все больше неудобств, и наконец превратиться в женщину. Придется все начинать сначала на новом месте.

Вот только — как?

Чудесное событие вырвало Жанну из того марева, в которое она погрузилась после кончины Матье.

Как-то утром, солнечным июньским утром, в тот час, когда школяров посещали первые приступы голода, какие-то необычные звуки нарушили привычное спокойствие улицы Монтань-Сент-Женевьев. Наверху холма, примерно в трехстах туазах от Ломбардского коллежа, вдруг появилась дюжина лучников. За ними вышагивали шестеро герольдов, трижды протрубивших в трубы. Зеваки стали выглядывать из окон, торговцы появились в дверях своих лавок. Восседая на сером коне, вперед выехал величавый всадник в коротком малиновом плаще и синих панталонах под белоснежным платьем, перетянутым золотистым поясом. Самым замечательным во всем его облике была, без сомнения, шапочка в форме колпака, длинное навершие которого опускалось на плечи. Жанна застыла в изумлении, когда он поравнялся с ней. Всадник улыбался и был так хорош собой, что никто бы не удивился, вздумай он раздавать благословения направо и налево.

Куда до него сеньору де Морбизу!

За ним, восседая в женском седле, ехала пышнотелая дама, одетая в голубое платье с разрезами на мешковатых рукавах и того же цвета накидку, стянутую шнурком у горла. На руках она гордо держала младенца, который, словно ягодка в сливках, тонул в море белоснежных кружев.

Два пажа в лазурной униформе и алых шапочках следовали по обе стороны от дамы с ребенком, держа щиты с гербами, смысла которых Жанна не понимала.

Толпа встретила их восхищенным ропотом.

Школяры разом забыли про недоеденные пирожки.

Всем показалось, что небо, и без того безоблачное, засияло еще ярче.

Но жемчужина этой процессии появилась следом: восседающая на белоснежном иноходце дама, вся словно из алебастра и роз, одетая в пурпурный плащ с короткими рукавами, накинутый поверх пестрого корсажа. На ногах ее красовались белые шелковые туфельки, а лоб украшала сверкавшая всеми цветами радуги диадема, утопающая в пышных волосах цвета потемневшего золота.

«Не Богоматерь ли это?» — пронеслось в головах у восхищенных зрителей.

Дама обнимала рукой сидевшую подле нее в седле девчушку, одетую в лазурное платье с вышитым серебром поясом и сиявшую радостной улыбкой.

«А может, настает конец света?» — спросила себя Жанна. Нет, пожалуй, зря она богохульствует. Эти небесные создания возвещают скорее грядущее пришествие Христа.

Да, да, и тогда Бог Отец отделит грешников от праведников, воздав каждому по грехам его.

И мертвые в тот час восстанут из гробов, отрясая прах.

И тут два события заставили ее усомниться в этом.

Сначала иноходец наложил три светло-коричневые кучки. Потом сидевшая подле небожительницы девочка вдруг замахала ручонками, указывая на саму Жанну. Другие участники процессии принялись оглядываться в поисках того, что привлекло внимание ребенка. Мелодичным неземным голоском дама отдала какое-то приказание. Слуга, державший иноходца под уздцы, остановил его. Он поспешил подставить под ноги всадницы скамеечку, которую нес с собой, и подал даме руку. Дама оперлась на нее и поставила ногу на скамеечку.

Сойдя с коня, она подхватила девочку и опустила ее на землю. Девчушка со всех ног бросилась к оцепеневшей Жанне, вернее, к жаровне, на которой готовились пирожки с провансальскими абрикосами. Она протянула ручку и сказала:

— Хочу!

Вся процессия остановилась. Воцарившееся молчание нарушало только беззаботное щебетание птиц, а затем послышался голос дамы, с улыбкой обратившейся к Жанне:

— Прошу тебя, дай один пирожок!

Какая-то придворная дама — ведь это был двор, что же еще! — подбежала с льняным платком, чтобы подхватить сладкий треугольничек. Девчушка неловко впилась в него. Кусочек абрикоса упал на землю.

— Как тебя зовут? — обратилась к Жанне светловолосая дама.

Жанну пронзила мысль: перед лицом подобной красоты лгать нельзя. Вот он, долгожданный случай!