Роза и лилия

Хлопок — и представление началось. Пес пустился в погоню за обезьяной, которая, потешно гримасничая и жестикулируя, всякий раз оставляла собаку с носом. Они пробежали по сцене три круга.

— Второе действие: соблазнение и обещание!

Два хлопка — и пес встал на задние лапы, преданно глядя на обезьяну. Жанна расхохоталась. Собака в своем колпаке нотабля и вправду напоминала франтоватого щеголя. Обезьяна, тоже стоя на задних лапах, смотрела на пса с неподдельным интересом. Звери стояли друг против друга, и тут пес подал обезьяне лапу, которую та взяла в свою. Медленно и торжественно парочка проследовала вдоль сцены.

Народ, который все прибывал, разразился аплодисментами. Гийоме был вне себя от восторга. Он даже подпрыгивал на месте.

— Третье действие: свадьба!

Послышалась барабанная дробь. Все еще стоя на задних лапах, обезьяна и пес принялись уморительно танцевать, выделывая немыслимые коленца.

Восхищенная публика снова разразилась аплодисментами.

— Четвертое действие: семейная жизнь!

Три хлопка — и обезьяна вспрыгнула собаке на спину и принялась отвешивать ей удары по заду. Так они сделали круг по сцене.

Снова барабанная дробь — и артисты вышли на поклон к зрителям. Грянули аплодисменты, крики, свистки.

Актер спустился с помоста и с кружкой в руках принялся обходить зрителей. Послышался звон монеток. Гийоме расщедрился на соль, Жанна на целых два.

Она все еще смеялась, когда заметила чей-то пристальный взгляд из толпы. Жанна узнала смотревшего и сразу же стала серьезной.

— Я возвращаюсь в лавку, — шепнула она Гийоме, который с нетерпением ждал продолжения спектакля.

Жанна торопилась. Она знала, что за ней идут. Девушка захлопнула дверь и заперла ее на задвижку. Ей было страшно.

Человек поджидал ее, стоя за окном. Они посмотрели друг на друга. Жанна увидела слезы, стекавшие по щекам отца ее ребенка.

Жанна открыла окно и сказала глухим голосом:

— Уходи, Франсуа. Я не хочу больше тебя видеть.

— Жанна, прости. Я уже целый месяц ищу тебя.

Жанна покачала головой.

— Жанна, прости же. Уйти от тебя вот так — смерти подобно.

Жанна вспомнила о Матье. Да, у мужчин что-то неладно с головой. Хватит уж одного повесившегося.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Я тогда выпил и не владел собой. Я каждый день думаю о тебе.

Столько времени прошло, а говорил он искренне. Дело, значит, не в мимолетной утехе. Зачем бы тогда ему ломать всю эту комедию?

— Ну и что?

— Это все. Проси у меня что хочешь, но только не лишай права видеть тебя. Я потерял сон. Я даже не в силах работать.

Жанна задумалась. Гнев боролся в ней с нежностью. Она обожглась его пламенем, а теперь выходило, что ожоги и не собираются заживать.

— Чем это ты занимаешься?

— Я бакалавр и пишу диссертацию.

— Где? — спросила Жанна, ничего не знавшая об ученом сословии.

— В Университете.

— И зачем тебе это?

— Я стану магистром свободных искусств.

— Что это значит?

— Что я стану богословом, врачом или адвокатом.

Она посмотрела на него с сомнением:

— Я-то думала, ты поэт.

— Одно другого не исключает.

Это меняло все. Он склонился в окне, словно прося милостыню. Жанна недоверчиво смотрела на Франсуа. Ей вдруг показалось, что она смахивает на матушку Елизавету, которая самонадеянно полагала, что знает все девичьи тайны и постигла секрет мироздания. Жанна взяла себя в руки. В голову ей пришла одна мысль.

— Ты можешь научить меня читать и писать?

— Жанна! — воскликнул Франсуа. — Я сделаю из тебя бакалавра!

— Можешь завтра прийти сюда в седьмом часу?

— Если не приду, значит, я умер.

— Тогда до завтра. Теперь уходи. У меня покупатели.

— Дочь моя, я со всех сторон только и слышу похвалы вашему искусству. Как мог я не навестить такую уважаемую прихожанку!

Жанна смотрела на улыбающееся лицо и сдержанно улыбалась в ответ. Она знала, этот визит неизбежен и тут уж не отговоришься спешкой. Отец Робер Мартино, настоятель прихода Сен-Северен — так он представился, — был не из тех, от кого легко отделаться.

На окрестных колокольнях, лишь нескольких из сотни колоколен Парижа, прозвонили десятый час. Большой колокол церкви Сен-Северен, который звонил вечернюю зорю студентам Университета, последовал их примеру. Секундное опоздание — все это знали — было связано с работой часов, чей затейливый циферблат красовался на колокольне. Болтуны говорили, что тут не обошлось без козней лукавого. Во всяком случае, для Жанны это было спокойное время, ибо поглощенные своими заботами горожане на время забывали о зове желудка. Гийоме отправился за покупками незадолго до появления отца Мартино.

Жанну не обманула улыбка священника, которая должна была лишить собеседника и следа мысли о возможном подвохе. Жанна разглядывала лицо настоятеля: вытянутое и прорезанное глубокими морщинами, рассеченное по горизонтали тонкими язвительными губами, а по вертикали заостренным носом. Серые глаза, казалось, впиваются в окружающий мир, и центром этого мира в данный момент была она, Жанна Пэрриш.