Роза и Тис. Дочь есть дочь. Бремя любви. Рассказы

— Но это же основной принцип.

— Нет такого в природе — основной принцип.

Она широко раскрыла глаза.

— Вы хотите сказать, что не существует абсолютно правильного либо абсолютно неправильного?

— Нет, я не это имел в виду. Конечно, абсолютная истина есть, но она лежит так далеко за пределами нашего понимания, что мы имеем о ней лишь самое смутное представление.

— Но человек все-таки знает, что верно, а что — нет?

— Он просто следует общепринятым правилам повседневной жизни. Или, если пойдем дальше — своему инстинктивному ощущению. Но это нас может завести слишком далеко. Людей сжигали на кострах не садисты, а честные люди возвышенного склада ума, они верили, что это правильно. Почитайте законы Древней Греции: если человек отказывался отдать своего раба на пытку, считалось, что он противится правосудию. В Штатах какой-то честный богобоязненный священник забил до смерти своего любимого трехлетнего сына, потому что тот отказался повторять молитву.

— Какой ужас!

— Да, потому что время изменило наши представления.

— Как же тогда быть?

Ее прелестное лицо склонилось к нему, на нем было написано замешательство.

— Следовать своему пути, с кротостью и надеждой.

— Следовать своему пути… да, но мой путь, с ним что-то не то. Знаете, как если бы вязали свитер по выкройке и упустили петлю где-то в самом начале — и вот весь узор исказился.

— Этого не знаю, никогда не вязал.

— Почему вы не выскажете прямо свое мнение?

— Потому что тогда оно перестанет быть только моим мнением.

— Как это?

— Оно может повлиять на вас. Вы легко внушаемы.

Ее лицо опять нахмурилось.

— Да. Наверное, в этом вся беда.

Он подождал минутку, потом спросил как бы невзначай:

— Какая беда?

— Никакая. — Она смотрела на него с отчаянием. — Никакой беды. У меня есть все, чего может пожелать любая женщина.

— Опять вы обобщаете. Вы не любая женщина. Вы — это вы. У вас есть все, чего вы хотите?

— Да, да, да! Любовь, доброе отношение, деньги, роскошь, красивое окружение, общество — все. Все, что я сама бы выбрала для себя. Нет, дело во мне самой. Со мной что-то не в порядке.

Она с вызовом посмотрела на него. Как ни странно, ее утешило, когда он спокойно и твердо сказал:

— О да. С вами что-то не в порядке. Это очевидно.

Она отодвинула бокал с бренди и сказала:

— Можно я расскажу о себе?

— Если хотите.

— Может, тогда я сумею понять, когда же все пошло не так.

— Да, это помогает.

— В моей жизни все было очень мило и очень обыкновенно. Счастливое детство, милый дом. Я ходила в школу, делала все, что полагается, со мной никто никогда не обращался скверно; может, для меня было бы лучше обратное. Возможно, я была избалованным ребенком, хотя я так не считаю. После школы я шла домой, играла в теннис, танцевала, встречалась с молодыми людьми и гадала, какой работой заняться, — все очень обыкновенно.

— Выглядит как вполне прямой путь.

— А потом я влюбилась и вышла замуж. — Ее голос слегка изменился.

— И жили счастливо…

— Нет. Я любила его, но часто бывала несчастна. Вот почему я вас спрашивала, насколько это важно — быть счастливым.

Помолчав, она продолжала:

— Трудно объяснить. Я была не слишком счастлива, но все равно все было прекрасно: я этого хотела, сама это выбрала. Я вступила в эту жизнь не с закрытыми глазами. Конечно, я его идеализировала — как же иначе? Помню, однажды я проснулась очень рано, было часов пять. Это холодное, трезвое время, правда? И я поняла, я увидела, каким будет мое будущее, увидела, каков он — эгоистичный, безжалостный, но в то же время — очаровательный, веселый и легкомысленный — и что я люблю его, как никто, и скорее согласна быть несчастной замужем за ним, чем жить в покое и довольстве без него. И я подумала, что, если мне повезет и я буду не слишком глупа, я смогу справиться. Я признала тот факт, что люблю его больше, чем он когда-либо сможет полюбить меня, и что не надо требовать от него больше того, что он может дать.

Она остановилась, потом продолжала:

— Конечно, тогда я сказала это себе не так внятно, как теперь, но это чувство у меня было. Потом я опять восхищалась им, приписывала ему благородные качества, которых у него не было. Но был момент — такой момент, когда видишь далеко вперед, и от тебя зависит, идти дальше или повернуть обратно. В то холодное раннее утро я увидела, как мне будет трудно, как страшно, я подумала, не вернуться ли — но пошла дальше.

Он мягко спросил:

— И вы жалеете?..

— Нет, нет! — неистово выкрикнула она. — Я никогда не жалела! Прекрасна была каждая минута! Об одном только я жалею — что он умер.

В глазах ее была жизнь — больше не казалось, что она витает где-то в сказочной стране. К нему через стол потянулась страстная, живая женщина.

— Он умер слишком рано, — сказала она. — Как там Макбет сказал: «Она должна бы умереть попозже…»[206] У меня было такое чувство — он мог бы умереть попозже.

Он покачал головой.

— Так всегда кажется, когда люди умирают.