«Роза» Исфахана

— МАГАТЭ — весьма специфическая организация, — поморщился Дэвид. — Так сказать, себе на уме. — Чуть отвернувшись и закурив, продолжил: — Наблюдениями МАГАТЭ можно пользоваться, но безоговорочно верить им нельзя. Поскольку главная цель этой организации не сокращение использования ядерной энергетики, а, напротив, её распространение. Это их кормушка, иначе они будут никому не нужны. Потому и ведут двойную игру. Ты врач, Джин, и многого в этой области не знаешь, так что поверь мне на слово: мирной атомной энергетики не существует по определению. Она развивается исключительно как военная, а «мирный атом» — это всего лишь красивый оборот речи. Сама посуди: атомная энергия обходится очень недешево, а современной науке давно известны способы получения более дешевых видов энергии. Тогда зачем, спрашивается, тратить деньги на атомную? Правильно: только ради серьезных и агрессивных целей. Так что я абсолютно уверен: цель иранцев — именно атомная бомба. И не исключаю, кстати, что она у них уже есть. Им просто осталось решить вопрос с носителями, ведь само по себе ядерное устройство мало значимо. Исходя из этого, полагаю, что главная задача Ирана сейчас — получить носители и достаточное количество материала. Не так давно мы посылали в этот район, — Дэвид указал на карте ту же точку, — беспилотный модуль, но иранцы обнаружили его и не подпустили. И хотя сбить наш беспилотник им так и не удалось, вернулся он пустой. А поскольку человек — самое совершенное творение природы, он способен сделать то, что не под силу никакой технике. Именно поэтому, Джин, — Уитенборн внимательно посмотрел Джин в глаза, — мы теперь надеемся только на тебя. Все Соединенные Штаты надеются. Говорю это без всякого пафоса и преувеличения. Можно сказать, от лица всех, кто не хочет, чтобы в руках исламских фанатиков оказалось страшное оружие, аналогичное тому, которое некогда превратило в пыль Хиросиму и Нагасаки. И если бы, Джин, — он взял её за руку, — у нас имелась другая возможность, я сам, равно как и любой из наших сотрудников, отправился бы в Иран вместо тебя, не раздумывая. Но шанс выпал именно тебе. И мы не имеем права упустить его.

— Не упустим, сэр, обещаю. Даже если для этого мне придется погибнуть, — Джин гордо вскинула голову. — Я ведь прекрасно понимаю, что в случае моего разоблачения никто меня оттуда вытащить не сможет.

— Помни об этом и будь осторожна, — заключил Дэвид.

* * *

Пунцовое солнце тонуло в окутавшем горные зубцы тумане, клонясь к закату. Его оранжевые лучи золотили голубоватый купол расположенной в самом центре города мечети шейха Лотфоллы, названной в честь знаменитого шиитского богослова, жившего в Ливане. Поблескивали они и на минаретах Шахской мечети, выстроенной по приказанию великого правителя Аббаса I. Именно он и объявил когда-то Исфахан своей столицей. После революции мечеть переименовали в мечеть имама Хомейни. Равно как и главную площадь Исфахана, некогда именовавшуюся Шахской. Однако это не убавило очарования городу, который на Востоке чаще называли не «городом», а «половиной мира». Сегодня был понедельник, поэтому главная площадь выглядела пустынно. Зато по пятницам к мечетям стекались жители не только всего Исфахана, но и окрестных селений. Правда, «пятничная молитва» больше напоминала общенациональную политинформацию, ибо об Аллахе в ней говорилось реже, чем о политике.

Джин закрыла окно, к вечеру холод усилился, и, неслышно ступая босыми ногами по вышитому шелковому нитями ковру, вернулась к рабочему столу. Персидские ковры ручной работы (их здесь называли «исфаханами»), с характерными для местных традиций большими медальонами в центре, со светлым, тщательно вышитым растительным узором полем и темными бордюрами, были подарены миссии Красного Креста представителями здешней администрации. Ковры эти — из чистой шерсти на основе хлопка, невероятно ясных и тонких голубых и розовых оттенков на уникальном фоне цвета слоновой кости — можно было без преувеличения назвать произведениями искусства. Стелить их на пол или вешать на стены казалось кощунством. Но на Востоке не принято было не пользоваться подарком — хозяин мог обидеться. Ведь если не положишь на видное место — значит, не понравился. А желания обижать иранцев, и без того пострадавших от стихии, никто не испытывал.