Природа уж никак не баловала Розу Люксембург: рост полтора метра, непропорционально большая голова, длинный нос и повреждение бедра, с чем она, однако, научилась в большинстве случаев справляться, предоставляли простоватым умам, в которых никогда не было недостатка и у социал-демократии, возможность компенсировать собственную слабость с помощью дешёвой издёвки. Роза Люксембург, несомненно, страдавшая от всего этого, защищалась, насколько это ей удавалось, с помощью самоиронии. Отдавая предпочтение высоким и сильным служанкам, – а сто лет назад домашнее хозяйство ещё требовало рабочего времени, равного целому дню – она объясняла своего рода страхом, что в противном случае у посетителей могло сложиться впечатление, что они попали в жилище карликов.
Что касается отношений Розы Люксембург с мужчинами, то и здесь она предпочитала тех, кто представлял собой не только духовную, но и телесную величину. Правда, она была больше желаема, нежели желала сама. Во время одного из заседаний Бюро II Интернационала[11] (1907) возникла групповая фотография: в центре сияющая Роза Люксембург, вокруг которой несколько десятков мужчин, большей частью превосходивших её возрастом. Это снимок, источающий редкое обаяние. Не в меньшей степени были очарованы ею и мужчины, младшие по возрасту. Все её спутники жизни, кроме Лео Иогихеса, были моложе её: Костя Цеткин (1885–1980), сын Клары Цеткин, на 14 лет; Пауль Леви моложе двенадцатью годами, а врач Ханс Дифенбах (1884–1917), погибший во время мировой войны – моложе на 13 лет. На публике Роза Люксембург – а до своего фиктивного брака она никогда не была замужем и не имела детей – большей частью очень сдержанно обходилась со своей частной жизнью. Ведь в Германии времён кайзера Вильгельма II безнравственной считалась уже женщина, ездившая в одиночку, тем более, если она выступала, как Роза Люксембург.
Господствующая двойная мораль побуждала её не высказывать публично все свои соображения: «Кстати, по поводу г-жи фон Штейн, при всём уважении к её «Листам плюща»: Бог да покарает меня, но какой же коровой она была! Вот в чём дело: когда Гёте уволил ее, она вела себя как бранчливая сплетница, а я по-прежнему считаю, что характер женщины проявляется не там, где начинается любовь, а там, где она кончается»[12].
О том, в какой мере Роза Люксембург была принуждаема к «скромности», свидетельствует то обстоятельство, что её отношения с Паулем Леви стали известны только в 1983 г., многие годы спустя после смерти обоих, когда семья Леви отменила запрет на публикацию большой части его переписки с Розой Люксембург. Леви был незадолго до мировой войны её адвокатом на процессе во Франкфурте по обвинению в подстрекательстве к неповиновению властям. В 1919 г. он стал её преемником в руководстве КПГ. В 1914 г. обоих связывали краткие, но бурные отношения; дружба и доверие сохранялись до смерти Розы Люксембург. Пауль Леви спас её наследие и в 1922 г., несмотря на отчаянное сопротивление, издал «Русскую революцию», больше всего цитируемую и чаще всего ложно понимаемую работу
Розы Люксембург с известным и, как нечто само собой разумеющееся, отвергавшимся категорическим императивом, согласно которому «свобода всегда есть свобода для инакомыслящих».
«Изысканное», – таким словом, по мнению одного из её биографов Петера Неттля, можно самым сжатым образом характеризовать отношение Розы Люксембург к жизни. «Свои личные отношения она поддерживала в такой же чистоте и упорядоченности, как и своё имущество: каждый имел своё определённое место и мог приблизиться только в том случае, если его приглашали, да и то лишь на шаг. Но её отношение к людям не было, скажем, натянутым или формальным. В своём тесном кругу она пробуждала чувства верности и преданности, которые, допусти она это, сами собой превратились бы в своего рода любовь».
В политической борьбе Роза Люксембург была непреклонна, не говоря уже о её критике капитализма. Поначалу она ограничивалась применением приобретённых марксистских знаний к решению актуальных вопросов. Широкую известность приобрела ее брошюра «Социальная реформа или революция?», вышедшая в 1899 г., в которой Люксембург стремилась свести счёты с одним из немногих учеников Фридриха Энгельса – Эдуардом Бернштейном. Во время действия закона против социалистов Бернштейн руководил в эмиграции заграничной печатью партии и считался в европейской социал-демократии корифеем в теоретических вопросах социализма.