Роза Марена

— Но у тебя это не выйдет, — произнес Дэниэльс. Он смотрел, как кобель подпрыгнул и ухватил тарелку в воздухе острыми белыми зубами. Нет, у нее это не выйдет. Она, конечно, подумала, что выйдет, но она ошиблась. Для начала он будет заниматься этим по выходным, в основном пользуясь телефоном. Ему придется заниматься этим делом пока так. Сейчас полиция занята аферой на складе одной компании, будет большой шухер (в котором разбираться ему, если повезет). Но с этим все будет нормально. Довольно скоро он сможет переключить все свое внимание на Розу, и пройдет совсем немного времени, и она пожалеет о том, что сделала. Да. Она будет жалеть об этом весь остаток своей жизни — период, который, может, будет и коротким, но чрезвычайно… ну…

— Чрезвычайно насыщенным, — досказал он вслух. О да, это было верное словечко. Именно то словечко.

Он встал и быстро пошел к полицейскому участку на другой стороне улицы, не удостоив и взглядом человека, сидевшего в полубессознательном состоянии на скамейке, с опущенной головой и бессильно скрещенными руками на мошонке. В сознании детектива-инспектора II класса Нормана Дэниэльса Рамон больше не существовал. Дэниэльс думал о своей жене и всех тех вопросах, которые она должна усвоить. Обо всех тех вопросах, о которых им нужно поговорить. И они поговорят о них, как только он найдет ее. На самые разные темы — о семье и доме, о трудолюбии и исполнительности, не говоря уже о том, что случается с женами, которые обещают любить, почитать и слушаться, а потом кладут себе в сумочку пудру вместе с кредитными карточками своих мужей и втихаря отваливают. Обо всех этих вопросах.

Они поговорят об этом по душам.

9

Она снова стелила постель, но на этот раз все было в порядке. Это была другая постель, в другой комнате, в другом городе. И, что важно, это была постель, в которой она никогда не спала и спать не будет.

Прошел месяц, с тех пор как она покинула дом, находившийся в восьмистах милях отсюда, и она чувствовала себя гораздо лучше. Теперь самой серьезной ее проблемой оставалась поясница, но даже здесь произошло улучшение, это она чувствовала. Иногда боль в пояснице и почках сильно давала себя знать, ничего не скажешь. Но это была ее восемнадцатая комната за день, а когда она только начинала работать в «Уайтстоуне», то едва не теряла сознание после дюжины и была не в силах убрать больше четырнадцати — ей приходилось просить помощи у Пам. Рози обнаружила, что четыре недели могут сильно изменить взгляды человека, особенно если эти четыре недели ее не бьют по почкам или животу.

Все же на сегодня достаточно, можно заканчивать.

Она подошла к двери, выглянула в коридор, посмотрела в обе стороны и не увидела ничего, кроме пары каталок, оставшихся от завтрака. Каталка Пам стояла у шикарного номера «Озеро Мичиган», в конце коридора, а ее собственная — здесь, перед 624-м.

Рози подняла стопку свежих махровых салфеток, сложенных на краю каталки, под которыми лежал банан. Она взяла его, подошла к окну 624-го, уселась там на слишком уж мягкое кресло. Очистила копчик банана и начала медленно есть, глядя на озеро, мерцавшее серой матовой поверхностью под моросящим дождем тихого майского полудня. Ее сердце и разум были заполнены простым, но чудесным чувством — благодарностью. Жизнь ее пока еще не устроилась, но была лучше, чем она могла представить в тот апрельский день, когда стояла на крыльце «Дочерей и Сестер», глядя на коробку домофона и запаянную замочную скважину. В тот момент она не видела в будущем ничего, кроме горя, тьмы и безнадежности. Сейчас у нее болели почки, болели ноги, и она твердо знала, что не хочет провести остаток жизни в качестве внештатной горничной в отеле «Уайтстоун», но банан был вкусным, а кресло под ней — восхитительным. В этот момент она не поменялась бы местами ни с кем. За недели, прошедшие с тех пор как она оставила Нормана, Рози с упоением открыла для себя маленькие удовольствия: почитать полчаса перед сном, поболтать с какой-нибудь женщиной про кино или телепрограмму, пока они вместе моют посуду после ужина, или посидеть пять минут просто так и съесть банан.