Роза с шипами

И зачем только я прячу монету в кармане, как реликвию? Я достал ее и бросил так, что она звякнула о столешницу. Орел или решка? Что бы выбрал я, а что бы досталось невидимому партнеру, который займет место напротив? Я уставился в пустоту. Сидит ли напротив меня незримый наблюдатель? Я не успел рассмотреть, какой стороной упала монета. Как только она коснулась стола, свеча потухла, будто кто-то сидящий напротив дунул на нее, но не пламенным дыханием, как я, а обжигающим, зловонным, ледяным. Таким жгуче студеным выдохом, который смог бы погасить даже костер.

Мне показалось, что воздух вокруг стал спертым, пахнущим сыростью и плесенью. Стало душно, и я расстегнул воротник, потом наклонился, чтобы снова зажечь фитиль от своего дыхания, но не смог вздохнуть, чья-то ледяная, белая, как слоновая кость рука накрыла мою ладонь. Кто-то сидевшей по другую сторону стола наклонился и холодные губы обожгли мне лоб. Я отшатнулся и поднес пальцы ко лбу, пытаясь нащупать не осталась на гладкой коже уродливая печать.

-- Добро пожаловать в ад, мой ученик, - слова, тихие и шелестящие, как эхо водопада прозвучали и перед тем, как окончательно стихнуть их отзвук на миг повис в пустоте. Отзвук удивительного, молодого, бархатистого голоса. Богатый оттенками, мягкий тенор звучал бы еще лучше, если бы не излишняя чувственная проникновенность, если бы не скрытая нота зла, едва уловимая, но мне все-таки слышимая. Голос глубокий и сладкий, но кончик языка говорившего, как будто смазан ядом.

Я поднял голову и посмотрел перед собой. Пустота. Никого сидящего напротив. Неужто я стал жертвой галлюцинации, а может кто-то незримый, но проказливый, действительно, решил свести меня с ума.

Я откинулся на спинку неудобного, колченогого стула, резко качнувшегося подо мной и устало вздохнул. Легкий вздох, но от него свеча занялась так, что мигом растаял весь воск и искры посыпались на медный подсвечник.

Кто-то стоял уже сзади меня и ,шутя, массировал мне плечи, так, что кожу, словно кололо иголками. Я обернулся. Опять никого. Ни смеха, ни вздоха, ни малейшего намека на чье - то присутствие возле меня.

" Ну если не хочешь показываться, тогда прощай!", с досады подумал я и приготовился уже вскочить на ноги и демонстративно уйти, но кто-то уловил мою мысль и тихо, ехидно засмеялся.

Я обернулся за плечо, осмотрел все столики, располагавшиеся позади, но хрупкие, тщедушные фигуры разбившихся на пары посетителей за ними не наводили на мысль о существование возле них какой-то особой силы. К тому же все они были заняты обсуждением чего-то друг с другом, никто не сидел в одиночестве.

Тогда я развернулся назад к изрезанной ножом неровной столешнице и вдруг столкнулся с взглядом пары пронзительных черных глаз. Ястребиный взгляд. Так смотрит только голодный хищник и под его проницательным взглядом жертву пробирает мороз.

Я удивленно смотрел на молодое, удивительно гладкое лицо. Губы уже приоткрылись, чтобы произнести знакомое имя, но я не смог. Не хватило доверия, или мне просто показалось неправильным назвать истасканным и опороченным именем того, кто почти неузнаваемо переменился. Он не сидел возле меня, хотя казалось стоит протянуть руку и я коснусь его, ощущу под пальцами черный бархат его кафтана, холодок ониксовых пуговиц и вельвет плаща. Бледное пятно лица маячило где-то за отдаленным столиком впереди и светилось каким-то внутренним светом, отчего создавалось впечатление, что Ротберт совсем близко.

Таинственное преображение. Даже я так ни разу не изменялся. Он помолодел. Ни морщинки, ни горба, ни единого седого волоска в иссиня-черных волосах. Вьющиеся кончики прядей чуть касались стоячего воротника, лоснились и поблескивали, будто смазанные маслом. Совсем, как оперение ворона.

Неужели Ротберт? Таким я видел его впервые, высокомерным, глубоко чувствующим собственную значимость в глазах окружающих. Он тогда даже не кивнул в ответ на поклон Флориана, потому что знал, любой король может быть повержен, а обладатель тайного таланта даже после многих неудач проложит себе дорогу к славе. Если он стремился к славе и власти, то достиг цели. Потерял блистательное светлое общество и создал себе новое темное в подражание тому, которое упустил. Увы, это был только блик, бездарная карикатура на моих прекрасных подданных. Эти два места отличались, как рай и ад, а границей между ними пролегал мир смертных. Ротберт правильно сделал, что назвал это место адом. Я добровольно спустился вниз, под землю, никак не ожидая встретить здесь его. Неведомо где пролегают границы между измерениями. Я всего лишь переступил через порог, а очутился совсем не там, где ожидал.