Роза Тибета

Перед лицом такой сдержанной, приветливой, но решительной Хьюстон была бессильна. Он чувствовал себя пленником какого-то необыкновенного сна. Каждое утро молодая женщина приходила, чтобы поцеловать его ноги, умыть и одеть его, и каждую ночь другая делала то же самое в обратном порядке. Когда он выходил во двор, каменщики, портные, кузнецы и кожевники со своими семьями выбегали, чтобы прикоснуться к нему и показать языки, а когда он останавливался, к нему приносили для благословения очередные предметы.

Ему уделялось несколько более тревожное внимание: с группой прибыл монах из Ямдринга, и монах сопровождал его повсюду. Он шел с ним, и ехал с ним, и сидел с ним, и почти спал с ним; он действительно спал на ковре в той же комнате. Функции этого монаха были настолько явно функциями охранника, а не послушника, что Хьюстон лежал без сна поздно ночью, обдумывая, как сбить их с толку. Ибо в эти дни в голове возник план; несколько туманный план, но требующий полной свободы от надзора.

Ее зародыш появился в его самую первую ночь в Ганзинге, когда, все еще ошеломленный тайной своего внезапного превращения в святого, он обдумывал все, что произошло, и наткнулся на другую тайну: чудо возвращения дьяволицы после Ухаживания.

Дьяволица отправилась на остров в своем паланкине, но не вернулась с ним. Она вернулась каким-то другим путем. Какой другой путь?

Она не могла бы вернуться на лодке, или вплавь, или пешком по мосту, потому что такое чудо не выдержало бы столетий. По той же причине она не могла вернуться в процессии переодетой.

И все же, если только здесь действительно не было волшебства – а после всего, что случилось, он не был готов сказать, что его не было, – ей удалось каким-то физическим способом переместиться с острова в монастырь. Какими средствами?

‘ Туннель, ’ громко сказал Хьюстон в темноте.

Конечно, туннель! Что еще, как не туннель? Туннель, один конец которого был похоронен глубоко и незаметно где–то в огромном и сложном монастыре; но туннель, другой конец которого был на острове, который не был ни обширным, ни сложным; более того, туннель, который, поскольку в него нужно было входить в полном уединении, должен начинаться в святилище.

Зрительная память Хьюстона была очень острой, и он мог вспомнить святыню в мельчайших деталях. Круглая комната, около тридцати футов или около того в основании; комната, вымощенная каменными плитами ... .

К концу недели он подумал, что пришло время узнать об этом больше.

Он сказал: "Я думаю, что хотел бы вернуться сейчас’.

‘ Вернуться, старина чеп? Ради чего, ради всего святого? Разве тебе здесь не нравится?’

‘Очень нравится. Но я бы хотел немного покрасить. Я бы хотел нарисовать монастырь.’

Нарисуйте монастырь! сказал герцог. Никто никогда не рисовал монастырь Ямдринг. Да ведь это было священное, сверхъестественное здание.

Разве трулку, спросил Хьюстон, улыбаясь, не был священным, сверхъестественным человеком?

Да, сказал герцог, не улыбаясь; он был. Хьюстон попал в точку. Это нужно было бы изучить.

Это было рассмотрено на следующий день. Хьюстон вернула ту, что была после. Два дня спустя он писал монастырь.

5

Это произошло так легко, он обнаружил, что может использовать их логику так естественно, что все, что произошло в следующую неделю или две, имело очарование какой-то басни. Он исследовал открывающиеся перед ним возможности с осторожностью и хитростью. Он

не делал никаких просьб, которые, как он знал, могут быть отклонены. Он не отважился зайти дальше второго монастыря. Он видел Ринглинга только один раз – и это по предложению настоятеля, а не по его собственному, поскольку он знал, что тот должен сделать вид, что оставил прошлое позади.

Ожоги мальчика значительно улучшились, но он все еще не мог ходить. Хьюстон под пристальным наблюдением был доставлен в камеру. Он мало что сказал ему: он мало что мог еще сказать. Но у него появилась полезная привычка благословлять всех, кто с ним соприкасался, и, когда он благословлял Ринглинга, ему удалось подмигнуть. Он сомневался, понял ли мальчик: его глаза все еще были широко раскрыты от шока и изумления, когда он уходил.

В это время его повсюду сопровождали два монаха, номинально художники, которые поставляли ему материалы и носили их для него. Это были маленькие улыбающиеся человечки, похожие друг на друга как две капли воды: Хьюстон называл их Мини и Мо и очень полюбил их. Ни один из них не мог говорить ни на чем, кроме тибетского. Хьюстон не желал иного. Вместо этого он улучшил свое понимание языка.

Он овладел и другими навыками: пользованием кисточкой для письма, смешиванием растительных красок и был настолько поглощен работой, что часами напролет мог почти забыть, зачем он это делает.

Он не совсем забыл.

На второй неделе он попросил разрешения поехать на остров.

Он спросил так невинно, из столь явно художественных побуждений, что настоятель, задумчиво взглянув на него, не стал возражать.