Роза в хрустале

— Дари…, — повторили его мёртвые губы, глаза смотрели в прошлое. — Мама так меня называла. Я ненавидел её за то, что она не убила меня.

Маргарита слушала не в силах вдохнуть, внутри всё скрутило ужасом и болью. А Люций продолжал говорить:

— Я ненавижу себя за желание быть с тобой. Это такая грязь, мерзость. Тело другого всегда используют, чтобы унизить и растоптать душу. Я не могу пользоваться тобой, угождая собственной похоти.

— О, Дари…, — она взяла его лицо в ладони, заставляя смотреть на себя. — Что происходит в твоей голове? Мы же любим друг друга.

— Я не умею любить, Маргарита. Только ломать и брать силой. Это всё, что я видел, — внезапно он ожил, посмотрел на Ри, в глазах появился лихорадочный блеск. — Отец не успел сплести и половины заклятия, как одним взмахом ему отсекли руки, он истекал кровью бессильно корчась у столба. Они заставили его смотреть… Мама успела бы убить меня, как делали другие ведающие, но она дрогнула. Так сильно любила меня, что оставила страдать, — его губы дёрнулись в спазме. — Маленькое поселение, нам не хватило сил на сопротивление. Палачи убивали магов и ведающих. Вторым везло меньше. Смерть приходила к ним окольными путями. Мама успела прошептать, чтобы я не показывал магии, притворяясь бездарным. Такое бывает, сама знаешь. И почему я не побежал? Остался стоять, когда они оттащили маленького мальчика от его матери. А она кричала, что я пустой. Не маг. Палачи смеялись, обступая её. Их голоса слились для меня в один непрекращающийся гул. Глаза закрыть я не смог. Я оцепенел. Мама лежала на земле в грязи. Они рвали на ней одежду. Они делали с ней всё, что хотели. Она не кричала, не издала ни звука, — у Дариона перехватило дыхание, и он захлебнулся словами, а Ри боялась вспугнуть страшные откровения, которых было слишком много в маге, и они уже не помещались ни в сознании, ни в сердце, истекая ядом. — Нет, один раз она закричала, умоляя, чтобы меня увели. В ответ — животный хохот. Южане называют магов животными. Кто же тогда они? — пальцы Маргариты сжали плечо мага, поддерживая и умоляя продолжать.

Она понимала, как необходимо ему наконец выговориться, и кто, как ни она сможет понять его и прожить вместе боль. Бледное лицо Дариона с дрожащими губами немного расслабилось. Он выплеснул часть горя, получив взамен опустошение и немного свободы.

— После они привязали её к отцу и подожгли. Он всё видел и ничего не мог сделать. А я стоял посреди полыхающего двора, ожидая смерти. Она была повсюду, что завораживало и наполняло меня силами стихий умерших магов. Я забрал себе всё без остатка. Вместе с ненавистью. И то, что я видел навсегда осталось со мной. Мне было семь, но я всё понимал. Я навсегда запомнил, что человеческая плоть — это грязь. А желание мужчины разрушает женщину. И теперь я вижу тебя там. Ты жертва, а у палачей моё лицо. Всё повторяется, — Дарион заговорил быстро, сбивчиво. — Позже, мне преподали новый урок, снова доказав, что тело — кусок мяса, который можно использовать, как захочется. Я не видел другой любви, кроме похоти и насилия… Мальчика-раба не принято стесняться. Мне приходилось прислуживать за столом у знати Хриллингура, на всех их сборищах и во время забав. И то, что началось с моей матери не заканчивалось долгие восемь лет, изо дня в день, пока меня самого не разложили прямо на столе. Знаешь, как они перебили мне лицо? Походя, впечатали о край стола, чтобы не смел сопротивляться.

Зарычав, Люций сгорбился, опустил плечи и голову, из него вышли все силы. Больше ничего не осталось. Ни слов, ни боли, ни памяти. Сев удобнее, Маргарита уложила его голову к себе на колени, продолжая гладить волосы, пропуская прядки между пальцами. Маг задышал ровнее, она даже подумала, что он уснул, но Дарион вдруг сказал:

— И самое страшное, что всё это никак меня не оправдывает перед тобой. Твоя мать права. Я трус. Но я хочу научиться любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Помоги мне.

Его руки обхватили Маргариту за талию, а она склонилась, касаясь губами виска мага.

— Я навсегда рядом, мой Дари.

Кажется, они просидели так до утра, так и не поняв, когда взошло солнце, но прошло ещё немного времени, Дарион осторожно расцепил руки и поднялся. Он был тих и спокоен. С той же спокойной уверенностью Маргарита приготовила завтрак, и они сидели вдвоём за столом, болтая в всяких пустяках. Ни слова о прошлом. Ничто не напоминало о ночи, которая навсегда осталась у них обоих, но была сознательно спрятана. Нет, что-то изменилось. Маргарита чаще замечала открытые нежные взгляды Дариона, видела, как ему хочется коснуться её, но не позволяет себе и мучительно кусает губы, видя свежие синяки на руках любимой.