Роза в пустыне

— Почему же мне не позвонили родители? — возмущаюсь, читая ответ в глазах Якова. Они считают меня виновной в том, что произошло, вот почему. Я разворошила осиный улей и добьюсь правды любой ценой.

— Вы сами понимаете, почему. Ваши родители отказываются сотрудничать со следствием. Я пытался вызвать на… беседу Руслана и Виолу, но они упорно отрицают свою причастность к делу.

— Посылают вас далеко и надолго, да, Яков Андреевич? — играя длинной линейкой, лежащей на столе (параллельно к краю!), спрашиваю я.

— Да. Я, знаете ли, привык. Сегодня будут готовы результаты экспертизы обгоревших документов. Хотя Руслан мог бы облегчить нам задачу и честно рассказать о них. Да и Виола что-то знает. Иначе, зачем от нее избавляться?

— А как же наш поджигатель?

— Отпечатки пальцев в базе не значатся. Эксперты работают с видеозаписями, запечатлевшими преступника. Не волнуйся, Диана, я держу все под контролем.

— Яков Андреевич, давайте поедем домой к маме. Что-то мне неспокойно.

— Мешать следственным действиям мы не будем. Дождемся Влада, он как раз на месте преступления. Вечером узнаем все из первых уст.

Прощаюсь с Яковом и выбегаю на улицу, шлепая по лужам к машине. Плюхаюсь на сиденье, борясь с желанием позвонить маме и Максу. Что я ему скажу? Пожалуй, говорить будет он или… не будет. Какой теперь в этом смысл, если я УЖЕ все знаю?

Маман не отвечает. Отбрасываю телефон на переднее сиденье и выключаю музыку. Почему-то именно сейчас она мешает мне думать. Повисшая в салоне тишина прерывается скрипом «дворников» по стеклу и барабанной дробью дождя. Чувствую такое тоскливое одиночество, что впору завыть.

— Сэм… — всхлипываю в трубку. — Ты мне нужна, Саманта.

— И ты мне, Ди. Столько произошло за эту неделю! Я так счастлива, Белоснежка! Так счастлива! А ты что же, плачешь? Подгребай ко мне, Ди. Можешь взять малышку Барби.

Отбиваю вызов. Айфон оживает в руке, вибрируя от входящего сообщения. На мгновение мной овладевает трусость. Стряхиваю ее, как приставучего комара, и открываю послание от Макса…

«Жду тебя возле входа в областную больницу».

Если вы попросите меня прямо сейчас показать двух несчастных людей, то я без колебаний укажу на нас. С волос Макса стекает дождевая вода, опадая на воротник куртки. А ведь я так их люблю — его волосы, волнистые и мягкие, пахнущие морем и летним лугом. Вернее, любила… Потому что простить можно все, кроме разрушенной надежды. Он лишил меня их — веры и надежды.

— Привет. — Стряхивая с лица воду, произносит Макс. Промокший, бледный, с внезапно обострившимися чертами, он больше походит на заплутавшее привидение, нежели на дерзкого красавца. — Ты уже все знаешь?

— Жаль, что не от тебя.

— Я не знал, что это ты, клянусь! Прости меня, Ди.

— Не могу… Простить такое… Я же верила тебе, Макс. Ты мог сказать все сразу, но тебе нравилось наблюдать за моей глупой надеждой. Черт, я же возобновила следствие из-за твоих писем. — С досадой утираю мокрое от дождя лицо. Мы так и стоим под открытым небом, не удосужившись зайти под козырек. — Не хочу видеть тебя, слышишь? Проклинаю день, когда я приехала в этот чертов банк!

— Прости меня, пожалуйста. Я не мог подобрать слов, Ди. Не знал, как объяснить тебе, что Лерочка не Арина. Твои глаза светились надеждой, когда ты говорила о дочери, Динь.

— А ты меня ее лишил. Я чувствую себя… такой дурой. Ненавижу тебя, слышишь? Никогда больше не подходи ко мне.

— Значит, все? И ты не дашь ни единого шанса все исправить?

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов я не даю. Никому.

Я разворачиваюсь и спешно покидаю больничный двор, оставляя Макса наедине с застывшими на его приоткрытых губах словами. Не огибая холодных луж, я бреду к машине, воскрешая в памяти растерянное лицо некогда любимого парня…

Глава 20

Максим 

Ее подбородок дрожит, длинные ресницы трепещут, а из взгляда медленно утекает жизнь… Да, именно так, я не ошибся в сравнении, ведь человек, утративший надежду — мертвец. Я задыхаюсь от ненависти к самому себе и миллиона вопросов, лезущих в голову, как тараканы. Почему из множества людей, живущих на планете, ей написал именно я?! Почему судьба избрала меня орудием, заживо убивающим Ди? Невыносимо смотреть на нее — растерянную, прозрачную, словно обезличенную. Мне одновременно хочется отвернуться, спрятаться от ее боли и не отрывать взгляд, впитывая ее присутствие.

— Разве ты можешь воскресить мою дочь? Я больше не верю тебе, Макс. И вторых шансов не даю. Никому.

Я не могу воскресить Арину, Диана права. Но я бы мог разделить с ней тяготы… Радости и печали, проблемы и болезни. Да что там, саму жизнь! Потому что я люблю ее и не позволю уйти. Какой же я лжец! И олух, наивно считавший, что за любовь не стоит бороться. Сейчас во мне столько чувств, что, кажется, если я не остановлю ее, сердце взорвется к чертовой матери!

— Постой, — кричу я, но из горла вылетают бессвязные хрипы. — Ди…