Роза в цвету

Не получив никакого ответа – он только еще сильнее сжал губы, – Роуз осмелилась насмешливо хмыкнуть. Она не была уверена, что это безопасно – играть в старые игры, но кажется, старые шутки все еще действуют. Перемена в его поведении была почти не заметна, но все же в ответ на ее улыбку Дункан насторожился.

Роуз знала его буквально всю жизнь. Она была единственным ребенком немолодых и богатых родителей, и в детстве ее баловали и ласкали, но строгих запретов было немало. Как наследницу, ее холили и всячески охраняли, и только летом, в долгие блаженные недели, что она проводила здесь, в Баллинашилзе, ей позволялось быть самой собой. Дикой, беспечной девчонкой-сорванцом. Ее мать была близкой подругой и родственницей матери Дункана, леди Гермионы Макинтайр; в детстве Роуз вместе с родителями проводила у Макинтайров каждое лето, наслаждаясь драгоценной свободой. Мать умерла пять лет назад, но Роуз казалось вполне естественным и дальше приезжать сюда, с отцом или без него; леди Гермиона заменила ей мать, и Роуз глубоко любила это пристанище, которое, по ее мнению, слишком часто руководствовалось чувствительностью.

Роуз совершенно была не склонна к чувствительности, и этот факт Дункан мог подтвердить. Будучи на восемь лет старше ее, он был единственным ребенком в доме в те давно прошедшие лета; и естественно, Роуз привязалась к нему. Будучи нечувствительной – или, точнее, упрямой, своенравной, нелегко поддающейся запугиванию, – она не обращала внимания на все его попытки избавиться от нее. Роуз следовала за Дунканом по пятам; она была твердо уверена, что знает о нем больше, чем кто-либо еще.

А это означало, что больше, чем кто-либо еще, она была осведомлена о владевшей им навязчивой идее – быть лучше всех, показать себя соответствующим высочайшим требованиям, достичь лучшего во всем; одним словом, им двигало стремление к совершенству. Человек совсем иного склада, Роуз не могла устоять перед искушением поддразнить Дункана, уколоть и подначить всякий раз, когда его навязчивая идея приобретала очертания, выходившие за пределы четкого здравого смысла.

Шутки над Дунканом Совершенным стали сначала игрой, а потом вошли в привычку. За многие годы Роуз усовершенствовала свое мастерство, и теперь ее способность успешно пробивать бреши в ею защитных сооружениях была самым ярким воспоминанием, которое каждый из них хранил о другом.

Именно это объясняло мрачный вид и внимательную настороженность Дункана. Но все же Роуз не могла объяснить, почему он так напряжен, от этой его напряженности натянулись нервы, она мешала ей дышать, по коже пробегали мурашки. Все это было совершенно внове.

Он все еще стоял рядом, хмуро глядя на Роуз сверху вниз. Она надменно вскинула брови:

– Полагаю, в последние годы вы добились успехов; судя по всему, что я слышала, у вас есть основания для самодовольства.

Слегка пожав плечами, он пропустил эти слова мимо ушей – на это усилие, как она понимала, ушел остаток энергии после последних десяти лет.

– Все стало на свои места. Будущее Баллинашилза теперь обеспечено. Именно этого я хотел достичь – и достиг.

Роуз улыбнулась тепло и искренне:

– Вы должны наслаждаться успехами. Не много найдется поместий в Шотландском нагорье, так удачно застрахованных от краха.

Унаследовав титул и поместье, Дункан решил, как и еще кое-кто из ему подобных, что каменистая земля Аргайлла может обеспечить только средства к существованию, не более того. Как и было ему присуще, он, движимый желанием преуспеть, закусил удила и ринулся в дело. По мнению знатоков, он был теперь сказочно богат, имел солидный доход от торговли с Индией и ощутимые сбережения на черный день, пополняемые за счет умелой игры на бирже. Роуз это вовсе не удивляло. Зная преданность Дункана своему наследному имению, а также его врожденное чувство ответственности, Роуз даже гордилась его достижениями. В то время как многие поместья в Шотландском нагорье разорялись, Баллинашилз благоденствовал.

За это она была ему искренне благодарна. Все еще не сводя с него глаз, упрямо игнорируя внутренний голос, твердящий, что перед ней опасность, Роуз наклонила голову набок, и ее глаза осветились радостным пониманием.

– Теперь, когда Баллинашилзу ничто не грозит, не пора ли вам обзавестись женой?

Его подбородок дернулся, глаза сузились. Дункан старался сосредоточиться на ее словах, пытаясь найти в них какое-то язвительное замечание, чтобы поставить Роуз на место или, еще лучше, чтобы вынудить ее уехать из его дома. Но мысли в голове у него кружились, и он не мог ничего придумать. Дункан никогда не понимал, что значит «быть ошарашенным», – теперь он это понял. И виновата в этом Роуз.

Он не знал, следует ли ему испытывать ужас при этом открытии или, памятуя об общем прошлом, этого следовало ожидать. С того момента, когда, склонившись над табуретом, она взглянула на него, в голове все смешалось. И вероятно, в этом нет ничего удивительного. Вряд ли многие мужчины смогут сохранить ясность мысли, увидев такое сияние женственности.