Голова Вачагана закипела, когда возлюбленная показалась перед ними такая несчастная… и заплаканная, что сердце упало в пятки. Он не знал, о чём думать в первую очередь. О непутёвом друге-греке, который, чем дальше в лес, тем меньше казался виноватым? О ноже, с которым пришёл к старшему Нерсесяну с поручением от Мехмеда? О Манэ, которую ему вверил Геннадиос, или о Завене, который только что отрезал себе последний путь к отступлению? Ещё никогда его логичный и слаженный мир настолько не трещал по швам, не испытывал
– Всё хорошо, куйрик джан48
. Обычные мужские склоки, – поспешно заверить сестру Завен, натянуто улыбнулся и многозначительно посмотрел на друга. Не смей, мол, рассказывать о том, что только что услышал!..«Да уж не дурак!.. Не стану же я лично отправлять тебя на виселицу!».
– Почему глаза красные? – Встав с дивана, старший брат сощурился, вздохнул и чуть приподнял лицо Манэ за подбородок. Печать дум всё ещё читалась на его лбу, и он постоянно морщил его. – Опять плакала?..
Манэ и правда похудела и осунулась, и те несколько дней, что Вачаган не видел её, должно быть, не покидала своей комнаты. Волосы немного растрёпаны, ленточка, вплетённая в прическу, съехала вниз, а нежно-голубое платье чуть помято на рукавах и талии, не говоря уже о мешках под глазами и опухших губах!.. И всё это из-за Геннадиоса?..
– Пустяки, – отмахнулась девушка и с надеждой посмотрела на Гюльбекяна. – Вачаган Багратович!.. Как я рада вас видеть!
Это было сущей правдой, но, даже когда Манэ, обойдя брата стороной, опустилась на его место за диваном, Вачаган не обманывал себя ложными надеждами. Конечно, она рада видеть его, потому что он – единственный человек на этой земле, способный рассказать ей о Геннадиосе и его участи! Изливать душу кому-то из семьи она не могла, зато спокойно выплакалась бы в жилетку лучшему другу. Своему и
– Я так ждала вас, – прошептала она еле слышно и позволила себе накрыть его руку своей. – Я знала, что вы обязательно придёте с вестями…
Ещё немного, и Манэ снова назвала бы его «самым лучшим другом на свете», а перед таким запрещённым приёмом Вачаган, – увы! – никогда не мог устоять. Нельзя позволить ей воспользоваться им при Завене! А ведь тот уже смотрел так пристально, как будто вот-вот спросит о Геннадиосе!..
– Завен Хоренович, – шутя, обратился к другу Вачаган и как можно беспечнее рассмеялся. – Что-то парон Нерсесян задерживается… Я могу попросить тебя подняться наверх и спросить у отца, скоро ли он будет?
– Если бы я не знал тебя, Вачаган джан, – немного скептично откликнулся её брат, но, к счастью, и сам слишком глубоко переживал в глубине души предыдущий разговор, чтобы спорить, – я бы подумал, что ты специально отсылаешь меня подальше, чтобы остаться с моей сестрой наедине.
Он ещё добавил, что удовлетворит просьбу парона Гюльбекяна только потому, что «слуги всё равно за вами приглядят». По этой причине, даже когда Завен покинул их, молодые люди заговорили почти шёпотом, чтобы никто ненароком не подслушал их:
– Я с ума схожу от переживаний, Вачаган Багратович, – призналась она, чуть ли не плача, и сжала в руках белый ситцевый платочек. – Отец был так удивлён, прочитав про него утром в газете… но я не понимаю, почему кириос Спанидас?
– Он повздорил с пашой в мейхане за пару часов до убийства, Манэ Хореновна. Думаю, вы читали об этом в газете.
– Да, но на момент убийства вы были здесь. Вы
– Это ничего не меняет, – произнёс он устало, но твёрдо. – Так хотел Геннадиос, слышите? Он хотел, чтобы вы оставались в стороне.
– Но я могу спасти его!.. Одно моё слово, и…
– И вы разрушите свою репутацию. – Вачаган набрал в грудь побольше воздуха и, вспомнив, что он – наследник нефтяных месторождений, стал деловито загибать пальцы. Её… пальцы. – Это раз. Вам никто не поверит, потому что ваш отец видел под балконом только меня, это два. А, в-третьих… мы найдём другой способ вытащить его. Я обещаю вам…
На последних словах юноша осознал, что личико девушки оказалось очень близко, и медленно поднял на неё свой взор. Манэ – такая красивая и женственная, что хотелось кричать, – смотрела прямо перед собой и молчала, но в уголках её глазах уже собрались слёзы, а нижняя губа задёргалась в преддверии рыданий. О нет-нет, только не это!.. Ещё один запрещённый приём!