Роза ветров

«Что ни начальник там — то непременно царь и бог. Первые года три еще, как правило, дружит с головой, но потом идеи про всемогущество начинаются и прочая ерунда. Над ним ведь там — никого. Только небо. Вот и приходят фантазии».

Несмотря на жаркое желание узнать наконец дальнейшую свою судьбу, как и судьбу всех офицеров и команды «Байкала», Невельской нашел в себе силы противостоять этому порыву, поскольку не считал достойным подкармливать зверя, возможно, уже поселившегося в душе нынешнего начальника Камчатки. Дабы отвлечься от непрестанных мыслей об инструкции, которая наверняка лежала в кабинете у Машина и на которой, вполне вероятно, стоял императорский вензель, командир прибывшего транспорта уделил все свое внимание хозяйке дома. Особенно развлекло его то, что, говоря с ним, она делала над собой постоянное усилие, чтобы не отвести ненароком взгляд от его лица. Очевидно, она считала, что тем оскорбит его, и потому застывшие глаза ее упирались в оставленные оспой шрамы и рытвины у него на щеках с такой непреклонностью, как будто на Невельского взирала статуя, а не живой человек. До известной степени это забавляло его, однако он все же не мог не подивиться ее поведению. Эту женщину беспокоили физические недостатки на лице собеседника, хотя не далее чем десять минут назад ее муж принял решение казнить одного из своих подчиненных. Странные чувства испытывал Невельской еще и оттого, что ради поддержания дисциплины здесь были готовы отправить на виселицу за пустяшное преступление, и в то же самое время вестовой, получивший прямой приказ, мог по своей воле отложить исполнение этого приказа и отправиться в гавань с толпою зевак. Во всем этом крылся непонятный пока петербургскому офицеру и явно противоречащий сам себе баланс крайней свободы и точно такой же крайней деспотии. Невельскому было совершенно неясно, каким образом эти два взаимно исключающие друг друга общественные явления могли здесь уживаться в столь тесном соседстве, однако они уживались и не беспокоили этим, казалось, никого, кроме столичного гостя.

Решив оставить свое недоумение пока в стороне, он обратился к вопросам, исключавшим двусмысленное толкование.

— На улице по дороге к вам я видел казака с девочкой на руках. Мне показалось, он чем-то болен.

— Скорбутная болезнь, скорее всего. Зиму тут, к сожалению, не всем доводится пережить.

— А местное население тоже цингой болеет? Или только русские?

Хозяйка дома пожала плечами:

— У ительменов это реже бывает.

— Любопытно. У них разве средства какие-то особые имеются?

— Вряд ли. Мне думается, они к местной природе лучше нашего приспособлены. А может, потому что сырую рыбу едят.

Гость удивленно поднял брови:

— Сырую? Так отчего бы и вам не попробовать?

В ответ она даже рассмеялась:

— Нет уж, увольте! Мы здесь, конечно, дичаем, но не в такой степени… Нет, пока не в такой.

Поговорив с нею чинно еще о том, о сем, Невельской стал прощаться. Писем своих, как того терпеливо ожидал от него Машин, он так и не спросил. Хозяин проводил его до прихожей, затем вышел с ним на двор и, подойдя уже к невысокой калитке, в конце концов бросил крепиться. Он понимал, что в любом случае обязан передать всю корреспонденцию своему гостю. То же самое, разумеется, понимал и Невельской.

— Вас, кстати, два конверта от генерал-губернатора дожидаются, — совершенно некстати и с очевидной досадой сказал командир порта, придерживая калитку, которую гость его намерен был распахнуть. — В получении оных вам надлежит расписаться.

— Сочту за удовольствие, Ростислав Григорьевич.

Возвратились в дом они в той же чинной манере, в какой незадолго до этого беседовал с хозяйкою дома Невельской. Молча пройдя под ее вопросительным взглядом в кабинет, они исполнили все надлежащие формальности, и через пять минут гость снова отбыл, не сопровождаемый на сей раз до калитки уже никем.

По дороге к шлюпке он два раза останавливался, чтобы без свидетелей открыть конверт и поскорей узнать о том, что томило его с момента выхода «Байкала» из Кронштадта, но со всех сторон к нему по-прежнему устремлялись пытливые взгляды местных обитателей, поэтому он дважды убирал драгоценное письмо в карман и продолжал свой путь, сохраняя от злости осанку, неестественную даже для такого вышколенного офицера, как он.

— Давай, братцы, — выдохнул Невельской, прыгая на банку[95] рядом с мичманом Гроте.

Продрогшие в ожидании командира матросы налегли на весла с такой радостью и так дружно, что шлюпка не столько пошла, сколько рванула к транспорту Едва не перелетая с волны на волну, она возвращалась домой с тем веселием и охотой, с какими уставшая лошадь скачет к родной конюшне. Навстречу ей от «Байкала» отвалил баркас, на котором ранее прибыла помощь с берега.