Роза ветров

На следующий день команде и офицерам велено было переодеться. Всякая деталь, указывавшая на принадлежность «Байкала» к российскому военному флоту, долженствовала быть скрытой. Отдав этот приказ, Невельской спустился к себе в каюту и переоделся в приготовленное загодя вестовым гражданское платье. Самого вестового он прогнал, хотя тот настойчиво предлагал помощь. Командир не хотел, чтобы его увидели первым в том смешном и беспомощном облике, каковой несомненно сообщал, по его мнению, мужчине гражданский наряд. На самом же деле он выглядел теперь обычным капитаном купеческого судна, за тем исключением, правда, что костюм его был с иголочки и разве что не похрустывал от новизны. Так что капитан из него получился скорее для маскарада, чем для реальной торговой посудины.

Вынимая из офицерского мундира и раскладывая по новым карманам необходимые в морском быту мелочи, он задержался на медальоне с золотой цепочкой. Внутри был крохотный образ Богородицы с иконы Знамение Божией Матери. Невельской смотрел на умиротворенный лик, на молитвенно воздетые руки и на младенца в сияющем круге, отчего-то медля перекладывать медальон в новый костюм. Лик Богородицы показался ему каким-то совсем детским и беззащитным, но не это послужило причиной заминки. Впрочем, уже в следующее мгновение громкий смех, свист и крики на палубе отвлекли его, и он кликнул вестового.

Войдя в командирскую каюту, тот не смог удержать ухмылки.

— Я тебе посмеюсь, — пригрозил Невельской. — Что там за шум? И почему сам не переодет? Я приказал — немедленно.

— Сию же секунду! — вытянулся в струнку матрос. — Я уж было совсем собрался, но там, на палубе, ваше высокоблагородие, такое вдруг началось!

— Что началось?

— Господа офицеры венецианский карнавал изображают. А пуще всех — господин старший офицер. Команда в лежку от хохота лежит.

— Ко мне старшего офицера!

— Есть! — вестовой вылетел из каюты.

— Вы что там, с ума сошли?! — напустился Невельской через минуту на вошедшего к нему лейтенанта Казакевича. — Что за наряд? Вы там вертеп устроили? Ты — морской офицер!

— Не сердись, Геннадий Иванович, — просительно вытянул вперед обе руки его старший помощник. — Ты ведь сам приказал переодеться в гражданское.

— Не в такое!

Командир гневно указал на дамскую вуаль в левой руке Казакевича, на слишком короткие, мешковатые его брюки и странный жакет яркого сиреневого цвета с огромными перламутровыми пуговицами.

— Вы что, бродячий цирк разорили?

— Послушай, это все только сейчас выяснилось. На берегу никто не удосужился в сундуки заглянуть. Скупили у всех петропавловских купцов, не глядя, что было, а те оказались рады стараться — спихнули под шумок все свое барахло. Видимо, эти вуальки им с предыдущим транспортом доставили. Ну и другие дамские штучки. А здесь, на Камчатке, никто, конечно, покупать не захотел.

— Какие дамские штучки? — Невельской потемнел от гнева. — Вы что там устроили?

— Геннадий Иванович! Господин капитан-лейтенант! — заторопился Казакевич. — Я прошу тебя, не кричи. Там уже все прекратилось. Просто мичманы нарядились в дам. И так, знаешь, как бы прогуливались.

— А ты разрешил? — Командир уже взял себя в руки, но окончательно гроза пока не миновала.

— Мне показалось, что людям не помешает немного веселья. Команда устала. Тем более такая оказия.

Старший офицер улыбнулся, и эта его мальчишеская беззащитная улыбка напомнила Невельскому о медальоне. Необъяснимо детский лик Богородицы все не шел у него из головы. Забыв уже о причине мимолетного гнева, он отвернулся от помощника и взял со столика по-прежнему раскрытую драгоценную вещицу.

— Что это? — спросил Казакевич.

— Это? — Невельской поднял на него взгляд и замолчал, понимая, что объяснить своему другу он ничего не сумеет.

Медальон был подарен матушкой в последний его приезд к ней в усадьбу в Кинешме. Точнее, не столько подарен, сколько молча сунут в руку, словно она хотела от этой вещи просто избавиться. Он приезжал тогда в попытке выяснить хоть что-нибудь про то преступление, из-за которого она и его брат Алексей осенью сорок пятого года были взяты под стражу. Перед самым отъездом сына раздраженная как всегда на весь мир Федосья Тимофеевна зашла к нему в комнату и, ничего не объясняя, вручила ему медальон. Где она его взяла, что он символизировал, с какой целью вручался — до подобных мелочей матушка не снизошла. По дороге из Кинешмы в Дракино Невельской рассудил, что это, по всей видимости, было материнское благословение перед походом к Восточному океану, и потому нарочно оставил подарок в отцовском доме. Он даже не раскрыл медальон, так и не узнав тогда, что в нем изображено. Однако дядя его, Петр Тимофеевич, поселившийся в имении Дракино после отъезда оттуда всех Невельских, догнал племянника на ближайшей станции, решив, будто тот забыл материнский подарок. Доброму старику, который в преклонные годы верхом проскакал зимой несколько верст лишь для того, чтобы привезти забытую вещь, Геннадий Иванович, разумеется, не смог отказать и принял медальон с благодарностью.