Роза ветров

Как удержать отца, как сказать ему, что заблудился он, что лучшего друга нет ему на свете, чем он, Степан, что более преданной спутницы, чем мать, не будет. А потом обжигала упрятанная далеко мысль: «Кто я ему? Ну кто? И почему он должен жертвовать своей любовью ради меня? Спасибо, что вырастил. Пора и честь знать!»

И Степан успокаивался. Спал, ел, гулял, тренировал рябиновских ребятишек на футбольном поле. Не хотел видеть их обоих, ни отца, ни мать, потому что боялся разоткровенничаться.

Отец пришел к нему в комнату (когда-то она была одна на двоих), как показалось Степану, с виноватым лицом. Но заговорил не боязливо, не смущаясь, а спокойно и твердо:

— Тебе скоро в новую жизнь вступать. Хочу открыть хотя бы один горький штришок нашей родительской доли. Говорят, когда дети маленькие — и горе тоже маленькое, а когда они становятся взрослыми — горе вырастает. Мне легко было с тобой многие годы. Потому что я был взрослым, а ты ребенком. Сейчас, понимаешь, мы оба взрослые, и мне трудно.

— Трудно — это потому, что ты сам себе создаешь трудности, а потом преодолеваешь их и хвалишься, что преодолел!

— Не суди о людях по прочитанным книжкам да слышанным анекдотам.

— Нет. Я буду судить. Именно по прочитанным книгам и со своей колокольни.

— Ну, и каков твой приговор?

— Приговор? — Степан начал заикаться. — Я не могу пока зачитать его тебе… Но он нелестный для тебя, папа! На поверку ты оказался слабым, малодушным человеком, если не сказать более.

— Как ты смеешь!

— Я говорю то, что думаю.

— Если думаешь криво, да думы не тверды — необязательно произносить их вслух. Ясно? — голос отца стал резким. — Сыновья умнее отцов. Это точно. Но так же точно и то, что не все, а некоторые!

Росла на горизонте туча. Хлопнул ветер распахнутой калиткой. Залаял на дворе у Егора Кудинова старый, равнодушный ко всему Джек. Было что-то во всем тревожное и пугало, как недоброе предчувствие.

— Ты напрасно обиделся, папа! Ты должен войти в мое положение… Я теряю веру. Зачем же ты так со мной? Обманул!

— Никогда, ни разу я тебя не обманывал!

— А с матерью зачем так обходишься?

Отец расстроился не на шутку.

— Ни я, ни мать не должны стать предметом твоих исследований. Нельзя положить наши судьбы в твой ученический пенал и начинать сравнивать их и перетасовывать. Не тебе это делать. Ты все равно ничего пока не поймешь. Ты только оскорбишь этим меня и мать. Ты подожди.

Пронзительно загудел около дома отцовский «газик»: шофер Геня Соснин, никогда не унывающий и не стареющий, звал отца. И когда за Крутояровым захлопнулась калитка и стих гул удаляющейся машины, в комнату вошла мать. Степан никогда не видел ее такой раздраженной и грубой.

— Я все слышала, — заговорила она. — И хочу спросить у тебя, умник, как ты смеешь издеваться над отцом? Как ты додумался до этих своих мыслей? А ты знаешь, что он ни жизни, ни крови не жалел ради тебя, сопляк!

— Не отец — отчим!

Светлана с недоумением глянула на сына. Слезы покатились по щекам.

— Значит, раньше был отец, теперь стал отчим?

— Прости, мама. Но ведь он тебе же столько боли приносит. Я не понимаю.

— Не понимаешь? А что делаешь?

Она упала на стол и разрыдалась.

Рушились, трещали Стенькины планы и замыслы.

Рушилась семья Крутояровых. Уходило в безвозвратность, становилось призрачным Стенькино детство.

* * *

Увар Васильевич врал напропалую:

— Если ты, Павел, не был на Песочной релке [6], так ты и охоты сроду не видел и не охотник ты вовсе. Там птица не только тысячью, мильенами живет. Мы с Афоней Сосниным недавно были. Нагляделись.

Егор Кудинов вышиб ладонью пробку поллитровки, налил в стакан половину, протянул деду. Увар Васильевич лукаво сощурился.

— Ты, Егорушко, поменьше наливай. Я до водки не шибко большой охотник, за канпанию разве. — И вылил содержимое под сивые усищи. — Так вот, приехали мы с Афоней на эту Песочную релку и сразу в камыш. Сидим спина к спине, чтобы кругом видно было. Караулим табунки. Стрельнешь по табунку, глядишь — штук пять-шесть выпадет. Один раз я выбил сорок две штуки: на каждую дробину по утке. Вот как!

Егор хохотал над дедовыми байками. Павел, боясь спугнуть рассказчика, слушал серьезно. Это был один из-редких дней, посвященных отдыху. На светлую песчаную косу, к озеру, где Увар Васильевич между делами промышлял рыбу, приехали четверо: Павел, Егор Кудинов, Федор Левчук и Увар Васильевич. Левчук не принимал шуток старого Увара Васильевича, но и не мешал ему. Он копался в объемистом рюкзаке, извлекая из глубин его ложки, соль, разные специи. Потом начал разламывать калачики.

— Ты давай, Увар Васильевич, ближе к делу, — пробасил наконец Левчук.