Розалина снимает сливки

Вот о чем задумалась Розалина, пока сидела вместе с остальными участниками, пытаясь изобразить бесстрастное лицо, пока Марианна Вулверкот и Уилфред Хани обсуждали выпечку одну за другой и в конце концов объявили, какая из них лучшая и, что более важно для будущего в конкурсе, худшая. И снова Розалину поразила тривиальность происходящего. Ее отец на той неделе, вероятно, спас жизни по меньшей мере трем людям, и миллионы людей ежедневно получают пользу от исследований ее матери, а чего добилась Розалина? Ей крупно повезло, если у нее получились орехи приятной текстуры.

Критика в основном прошла как в тумане, и от того, что остальные конкурсанты были, по мнению Розалины, рассеянны, лучше не стало. Дэйв, на котором по-прежнему была фетровая шляпа, выступил весьма неудачно, передержав кекс в духовке. А Ален то ли потому, что и в самом деле был гениальным кулинаром, то ли потому, что она показала ему гребаный рецепт в то гребаное утро, разгромил всех.

Когда подошла очередь Розалины, Марианна Вулверкот назвала ее выпечку хорошей, а распределение сухофруктов – исключительно равномерным. Затем она оторвала миндаль от верхушки, осторожно положила его между зубами и надкусила.

– Недостаточно бланшировался.

Розалина едва не заплакала.

* * *

Она не знала, как ей удалось пройти интервью в конце дня. В основном она кивала, улыбалась и пыталась придумать разные способы сказать: «Все прошло хорошо, но могло быть и лучше». Ее чувство реальности оставалось размытым. Возможно, так было просто потому, что все, что они делали, было наигранным, но съемки требовали так много остановок, повторов и ожиданий инструкций, что казалось, будто все это никак не связано.

Ее мысли постоянно возвращались к тому, что бы она делала, если бы была дома. Если бы она действительно занималась материнством, она бы уже убедила Амели заняться правописанием. А если бы занималась жизнью, постирала бы белье в пятницу и сумела отложить визит к родителям до воскресенья, так что субботу – при условии, что у нее не будет смены на работе, – можно было бы официально объявить «Днем Розалины и Амели». Это означало, что каждый смог бы выбрать себе занятие по душе – или, на деле, Амели выбрала бы то, чем хочет заниматься она, а Розалина – то, чем хотела бы заняться Амели. Они ходили бы в парк или в бассейн, или Амели играла бы в космонавтов, и они бы строили ракету из двух кресел и пылесоса. Часто бы пекли. И, безусловно, благодаря помощи Амели готовое блюдо получалось бы, как сказали бы судьи, «домашним». Но выпечка в тесноте их кухоньки, с дочкой, измазанной в продуктах, которые, как могла бы поклясться Розалина, они даже не доставали, была одна из немногих вещей, которые давали надежду на то, что все будет хорошо. Что, быть может, у них уже все хорошо.

Конечно, следующие восемь недель, каждую субботу Амели будет сидеть дома с тем, кого Розалине удастся упросить с ней посидеть, в то время как сама Розалина упустит очередной отрезок слишком короткого времени, когда ее дочери приятно проводить с ней время. И разве это того стоит? Она провела несколько часов в поезде и ночь на фермерском чердаке лишь затем, чтобы посредственно выступить на конкурсе выпечки.

Надо было позвонить домой, но из-за выпечки, судейства, недобланшированного миндаля и растущего ощущения, что она приняла очередное ужасное решение, она не знала, сумеет ли держать себя в руках. И хотя Амели, скорее всего, ничего бы ей не сказала, звонить ребенку и устраивать ему экзистенциальный кризис – это не поведение родителя года.

Может быть, стоит найти Анвиту и устроить ей экзистенциальный кризис. Ведь именно так можно поступить с человеком, которого ты видишь всего раз в жизни, верно? Но когда она прошла по газону, то увидела, как Ален заканчивает свое победное интервью. Долгий день только-только начинал одолевать его, хоть это и сказалось лишь на том, что его искусно уложенные волосы стали выглядеть чуть менее искусно и немного растрепались. В какой-то степени это ему шло. Эдакий слабый намек на то, что его самообладание может быть подпорчено при подходящих обстоятельствах. Или из-за верно заданных вопросов.

– Ну конечно, я очень рад, – говорил он с полуулыбкой, от которой, как была уверена Розалина, несколько ключевых демографических групп сойдут с ума. – Думаю, мне несколько повезло, но… да. Соглашусь. А что касается завтрашнего дня, скажем так, у меня есть кое-какой козырь в рукаве. – Он замолчал, его глаза метнулись к оператору. – Как все прошло? Вы сняли все необходимое?

Операторы сняли все необходимое, и Ален отошел от переплетения огней, микрофонов и пультов, чтобы подойти к Розалине. Которая мешкала, не в силах решить, нужен ли ей сейчас разговор с человеком, который, возможно, был ей интересен. Или совсем нет.

– Что ж, все прошло хорошо, – сказал он. Эту фразу Розалина почти никогда не слышала в несаркастическом ключе, но, судя по тому, как Ален улыбался, он, похоже, имел в виду именно это. – И большое спасибо, что позволила утром просмотреть свои книги – вряд ли я бы выиграл, если бы ты этого не сделала.