Розанн. Смеющийся полицейский

Снял пиджак и галстук. Расстегнул воротник и подвернул рукава. Раскопал в горе посуды на кухне кастрюльку, вымыл ее и сварил кофе. Разлил его в две чашки и отнес в комнату. Выбросил окурки. Открыл окно. И только после всего этого сел.

– Итак, – произнес он. – Прежде всего мне хотелось бы знать, что ты имеешь в виду под словами «в последнее время». Когда ты сказала, что в последнее время он предпочитал ходить с оружием.

– Помолчи немного, – сказала Оса и через несколько секунд добавила: – Подожди.

Она подтянула ноги на кресло, обхватила колени руками и замерла. Колльберг ждал. Ему пришлось ждать минут пятнадцать, и за все это время она ни разу не посмотрела на него. Наконец она подняла глаза.

– Ну, я тебя слушаю.

– Как ты себя чувствуешь?

– Не лучше, но немножечко по-другому. Можешь спрашивать. Я отвечу на любые вопросы. Я только одно хочу знать.

– Что именно?

– Ты обо всем мне рассказал?

– Нет, – ответил Колльберг, – но сейчас я это сделаю. Я

вообще пришел сюда потому, что не верю в официальную версию, будто бы Стенстрём случайно оказался одной из жертв убийцы-психопата. И независимо от твоих заверений, что он не изменял тебе, или как там это называется, и причин этой твоей уверенности, я не думаю, что он оказался в автобусе просто так, для собственного удовольствия.

– А ты как считаешь?

– Что ты с самого начала была права. Когда говорила, что он работал. Что он чем-то занимался, по службе, как полицейский; что он по каким-то причинам не говорил об этом ни тебе, ни нам. Возможно, например, что он давно за кем-то следил, и этот человек в отчаянии убил его. Лично я, естественно, считаю эту версию маловероятной. – После короткой паузы Колльберг добавил: – Оке очень хорошо умел следить. Ему это нравилось.

– Я знаю, – сказала она.

– Следить можно двумя разными способами, – продолжал Колльберг. – Можно ходить за кем-нибудь так, чтобы тот этого не замечал и чтобы можно было разгадать его намерения. Либо делать это совершенно открыто, чтобы привести в отчаяние человека, за которым ведется слежка, вывести его из себя, чтобы он сам себя выдал. И

тем, и другим способами Стенстрём владел лучше кого-либо из нас.

– А кроме тебя, кто-нибудь еще придерживается такого же мнения? – спросила Оса.

– Да. По крайней мере, Мартин Бек и Меландер. –

Колльберг потер шею и добавил: – Но в этих моих рассуждениях много слабых мест. Не стоит больше тратить на них время.

– Ну, так что же ты хочешь знать?

– Я и сам толком не знаю. Нам нужно кое-что уточнить.

Мы не все понимаем. Что ты, например, имела в виду, когда говорила, что в последнее время он предпочитал ходить с пистолетом, что ему это нравилось? В последнее время?

– Когда я познакомилась с Оке четыре года назад, он был совершеннейшим ребенком, – спокойно сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Он был робким и инфантильным. А три недели назад, когда кто-то убил его, он уже был взрослым. И это развитие произошло, главным образом, не на службе, у вас, а здесь, дома. Когда мы в первый раз были вместе в той комнате, в постели, пистолет был последней вещью, которую он снял с себя.

Колльберг в недоумении приподнял брови.

– Потому что он остался в рубашке, – сказала она, – а пистолет положил на ночной столик. Я просто остолбенела.

Честно говоря, тогда я вообще не знала, что он полицейский, пыталась сообразить, что за психа я пустила к себе в постель. – Она внимательно посмотрела на Колльберга. –

Тогда мы еще не были влюблены друг в друга. Но уже почти влюбились. Потом я все поняла. Ему было двадцать пять лет, а мне только-только исполнилось двадцать. Но если и можно было кого-то из нас считать взрослым, зрелым человеком, так это только меня. Он ходил с пистолетом, считая это таким дерзким. Как я уже сказала, он был еще ребенком и ему казался невероятно смешным вид голой женщины, которая с глупым выражением лица уставилась на мужчину в рубашке и с пистолетом. Потом он вырос из этого, но к пистолету успел привыкнуть. Кроме того, его интересовало огнестрельное оружие… – Она замолчала и внезапно спросила: – А ты храбрый? Я имею в виду физиологию.

– Не очень.

– Оке был физиологическим трусом, хотя делал все, чтобы побороть себя. Пистолет придавал ему чувство уверенности.

– Ты говорила, что он повзрослел. Он был полицейским, а с точки зрения профессионализма вряд ли свидетельствует о зрелости то, что ты позволяешь застрелить себя сзади тому, за кем следил. Поэтому я заметил, что мне трудно в это поверить.

– Вот именно, – сказала Оса Турелль. – И я в это решительно не верю. Тут что-то не так.

Колльберг немного подумал и сказал:

– Остаются факты. Он чем-то занимался. А чем именно, ни я, ни ты не знаем. Я прав?

– Да.

– Может, он как-то изменился? Незадолго до того, как это произошло?

Она подняла руку и пригладила свои короткие темные волосы.

– Да, – наконец ответила она.

– Как именно?

– Это нелегко описать.

– А эти фотографии имеют какое-то отношение к перемене, которая с ним произошла?