Розанов

Ничего больше Татьяна Васильевна про историю ареста и смерти своей сестры не сказала, и понятно, что вопросов здесь больше, чем ответов, но писала она свои мемуары в начале семидесятых годов прошлого века, когда эта тема едва ли приветствовалась. А было Варваре Васильевне, той самой, которая, по слову ее отца, «не пропадет», сорок пять лет, и где она похоронена, неизвестно, как неизвестно и где похоронен ее брат Василий…

Татьяну Васильевну тюрьма тоже не миновала, и написала она об этом так же сдержанно и скупо. «Осенью 1944 года взяли и меня. Полагаю, что в связи с арестом сестры, но точно не знаю. Когда Варю арестовали, я дважды лежала в больнице с дистрофией. После этого я была очень плоха, и год меня продержали в тюремной больнице. Но так как ничего у меня не нашли, то и освободили 3 сентября 1945 года. Я решительно сказала, что не выйду из тюрьмы, пока мне не отдадут Библию, Евангелие и не вернут комнату. Мне все отдали и вежливо предоставили ту же комнату, где я и по сей день живу».

Судя по письму, которое ее сестра Надежда Васильевна послала доброму знакомому Татьяны Васильевны врачу Михаилу Михайловичу Мелентьеву 7 марта 1945 года, речь шла не просто о тюремной больнице.

«Глубокоуважаемый и дорогой М. М.!

Спешу Вам написать о Тане. Таня через небольшой промежуток времени была направлена в Институт имени Сербского. Пробыла здесь до конца февраля. Комиссия признала ее психически больной, невменяемой и направила для принудительного лечения на Столбовую. Пока она была здесь, я два раза в неделю носила ей передачу. Сейчас дожидаюсь теплых дней, чтобы поехать в психбольницу к ней, повидаться и утешить ее. Настроение ее, судя по запискам здесь, было очень покойное и высокое, каким всегда отличается она в минуты самые тяжелые, самые ответственные. Она всегда обнаруживала в такие моменты внутреннюю ценность и просто героику. Сейчас она без передачи, и я беспокоюсь. Все, что мне будет известно о судьбе ее, я напишу Вам.

Н. Розанова-Верещагина».

Была ли она действительно психически больна или же больница была средством наказания (либо, напротив, спасения от тюрьмы), сказать сложно, однако в книге воспоминаний М. М. Мелентьева опубликованы письма самой Татьяны Васильевны к чудесному доктору, ставшему ее настоящим другом.

«Дорогой М. М.!

Уже месяц, как нахожусь в психиатрической больнице имени Яковенко на Столбовой. Работаю в мастерской пошивочной. Чиню белье. Находят у меня психостению, и благодаря ей я тут – поблизости Москвы… Чуть топят. Количество еды для меня достаточно. Труднее всего отсутствие удовлетворения всяких культурных потребностей. Не знаю, как выдержу. Боюсь окончательно разболеться психически… Вы, верно, угадали, что болезнь моя в чрезмерной впечатлительности и в неумении уложиться в рамки обыкновенной действительности… Меня никогда не оставляют одну, боясь, что я покончу с собою – не понимая меня, что я стремлюсь к уединению не от того, что больна, а потому, что много есть о чем подумать… Мое спокойствие приняли за ненормальность, не понимая его источника – крепкую веру и уверенность, что все, что ни бывает с нами, нам необходимо и полезно».

Год спустя, когда Татьяна Васильевна вышла на свободу, Мелентьев написал ей: «Страшное у Вас осталось позади. Не будем вспоминать о нем. Одно скажу. Спасла Вас Ваша глубокая вера. Ваше совершенное спокойствие было непонятно, а Ваше равнодушие сбило их с толку». И удивительным образом это рифмуется с записью из пришвинского дневника о том, как Татьяна Васильевна заснула во время допроса в ОГПУ…[149]