Розанов

Действительно, в сентябре 1918 года, в дни «красного террора» был расстрелян известный сотрудник «Нового времени» М. О. Меньшиков. Ходили слухи о расстреле Розанова. Зинаида Гиппиус написала по этому поводу письмо М. Горькому. Факт этот был известен, однако ее письмо от 18 ноября 1918 года, сохранившееся в архиве Горького, до сих пор никогда не публиковалось. Гиппиус писала: «Совершенно также уверена, что слух о расстреле В. В. Розанова должен был произвести на вас тягостное впечатление: никакой революции никакой страны не может принести чести отнятие жизни у своих талантливых писателей, да еще стариков, отошедших от всякого рода деятельности. Как бы мы ни относились к человеку Розанову и его „убеждениям“ (а, я думаю, мы тут приблизительно совпадаем) — вы не будете отрицать, что это был замечательный, своеобразный русский талант»^[753]. Горький на письмо не ответил, но через друга Розанова журналиста и издателя журнала «Книжный угол» В. Р. Ховина стало известно, что Горький решил оказать денежную помощь Розанову.

Жизнь в Сергиевом Посаде становилась все труднее. Голод и холод одолевали. Дрова были дороги, а дом большой, наверху пять комнат, печи большие, голландские, требующие хороших дров. В самой большой комнате был кабинет Василия Васильевича с вывезенной из Петрограда библиотекой. По вечерам сидели с коптилками (керосин стал исчезать), читали, вели бесконечные разговоры о революции и России.

В письме Гершензону осенью 1918 года Розанов писал: «Голодно. Холодно. Кто-то добрый человек, разговорясь со мною в бане, сказал: „В. В., по портрету Бакста — у Вас остались только глаза“. Я заплакал, перекрестил его и, поцеловав, сказал — „Никто не хочет помнить“. Он назавтра прислал целую сажень чудных дров, крупных, огромных… Собираю перед трактирами окурки: ок. 100–1 папироса. Затянусь. И точно утешен»^[754].

Василий Васильевич записывает, что в Сергиевом Посаде мера картофеля 12 августа 1918 года стоит 50 рублей. Услышав от старушки Еловой, что в Александрове, близ Посада, мера — 6 рублей, он поспешил на вокзал справиться, когда в Александров отходят поезда. «Отвечает мастеровой с бляхой: — В три.

Я: — Это по старому или по новому времени?

Часы по приказанию большевиков переведены на 2 часа вперед.

— Конечно, по-новому. Теперь все по-новому. (Помолчав:) — Старое теперь все в могиле» (417).

На другой день после большевистского переворота «Новое время» было закрыто. Решено было издавать газету на юге России, и Розанов написал для нового издания статью «Рассыпавшиеся Чичиковы», где подвел итог завершившемуся в 1917 году периоду в истории России: «В 14 лет „Государственная“ Дума промотала все, что князья Киевские, цари Московские и императоры Петербургские, а также сослуживцы их доблестные накапливали и скопили в тысячу лет. Ах, вот где закопаны были „Мертвые души“ Гоголя… А их искали вовсе не там… — А что же русские? — Досыпали „сон Обломова“, сидели „на дне“ Максима Горького и, кажется, еще в „яме“ Куприна… Мечтая о „золотой рыбке“ будущности и исторического величия»^[755].

Тоску свою Василий Васильевич излил в письме к издателю И. Д. Сытину, в газете которого «Русское слово» он печатался много лет и с которым был дружен давнею дружбой. «Иван Димитриевич! Дорогой, близкий моей душе Русский человек, Русская душа и гигант Печатного Дела! Как же это мы просмотрели всю Россию, прогуляли всю Россию, прозевали всю Россию и развалили свою Россию, делая точь-в-точь с нею то же самое, что с нею сделали поляки когда-то в Смутное время, в 1613-ый год!» И хотелось «плакать над разоренной Россией»^[756].

Но Василий Васильевич не только плакал над трагедией русского народа. Раньше всех он откликнулся на беззаконие большевистского переворота и с 15 ноября 1917 года начал издавать в Сергиевом Посаде ежемесячные выпуски «Апокалипсиса нашего времени», оборвавшиеся в результате разгула «красного террора» осенью 1918 года.

Заглавие этих маленьких книжечек на серенькой бумаге, распространявшихся по ограниченной подписке, не требовало объяснений «ввиду событий, носящих не мнимо апокалипсический характер, но действительно апокалипсический характер», как писал он в обращении «К читателю», открывавшему первый номер.

Публикация в течение почти года «Апокалипсиса нашего времени», предпринятая Розановым в одиночку (распространение шло через книжный магазин М. С. Елова в Сергиевом Посаде), была актом высокого гражданского мужества. Книга стала замечательным литературным памятником своего времени, подобно появившимся позднее «Окаянным дням» Бунина, «Слову о погибели Русской Земли» Ремизова, письмам Короленко к Луначарскому.

Книга Розанова о том, «как пала и упала Россия», «как мы умирали». Этим кончается, этим же и начинается скорбная песнь о «Рассыпанном царстве» (в первоначальном варианте: «Истаянное царство»): «Бог плюнул и задул свечку» (396).