– Говоря откровенно, мы дорожим вашим обществом за неимением другого. Слишком долго были предоставлены самим себе... В итоге неуверенность, связанная с чужим обществом, оказывается даже привлекательной.
– Неуверенность – нормальное состояние. Вы не исключение.
Он снова пытается уйти; Гильденстерн удерживает его.
– Но ради всего святого – что нам делать?!
– Расслабьтесь. Реагируйте. Как все люди. Нельзя же идти по жизни, на каждом углу задавая проклятые вопросы.
– Но мы не знаем, что происходит. И что нам с собой делать. Мы не знаем, как нам поступать.
– Как? Естественно. Вы же знаете по крайней мере, зачем вы здесь.
– Знаем только то, что нам говорят. А это – немного. И, кроме того, мы не убеждены, что это – правда.
– В этом никто не убежден. Все приходится принимать на веру. Правдиво только то, что принимается за правдивое. Такова плата за существование. Можно быть нищим, но все в порядке, пока есть такое покрытие и пока его можно разменять. Человек основывается на предположениях. Что вы предполагаете?
– Гамлет переменился, внешне и внутренне. Мы должны выяснить, что повлияло.
– Он не слишком идет навстречу.
– А кто идет – в наши-то времена?
– Он... э-э-э... мрачен.
– Мрачен?
– Безумен.
– В каком смысле?
– Ох. (К Гильденстерну.) В каком смысле?
– Ну, не то чтобы безумен – подавлен.
– Подавлен.
– Мрачно настроен.
– Зависит от настроений.
– Мрачных?
– Безумен. И вообще.
– Именно.
– В частности.
– Разговаривает сам с собой. Что есть несомненный признак безумия.
– Если не говорит разумные вещи. Что он делает.
– Что означает обратное.
– Чему?
Короткая пауза.
– Думаю, я понял. Человек, разговаривающий сам с собой, но со смыслом, не более безумен, чем человек, разговаривающий с другими, но несущий околесицу.
– Или одинаково безумен.
– Или одинаково.
– А он делает то и то.
– То-то и есть.
– Клинически нормален.
Пауза.
– Почему?
– А? (К Розенкранцу.) Почему?
– Именно.
– Именно – что?
– Именно почему.
– Что именно почему?
– Что?
– Почему?
– Что почему, собственно?
– Почему он безумен?
– Понятия не имею.
Шаги.
– Старик считает, что он влюбился в дочку.
– О боже, это свыше моего разумения!
– Нет, нет – у него нет дочки – старик считает, что он влюбился в его дочку.
– Старик?
– Гамлет. Влюбился в дочку старика. Старик так думает.
– Хо! Это уже приобретает смысл. Страсть без взаимности.
Актер порывается уйти.
– Никто не выйдет из этой комнаты. (Пауза, мягче.) Без достаточных оснований.
– Почему?
– Это болтание взад-вперед напоминает балаган. Теряешь контроль над ситуацией. Отныне здесь будет царить порядок.
– Мне надо учить стихи.
– Проходи.
Актер уходит в боковую кулису. Розенкранц складывает ладони рупором и кричит в противоположную сторону.
– Следующий!
Никого.
– Чего ты ждешь?
– Чего-то... кого-то... Ничего.
Сидят лицом к залу.
– Голоден?
– Нет, а ты?
– Нет. Помнишь ту монету?
– Что?
– Наверно, я потерял ее.
– Какую монету?
– Не помню точно.
Пауза.
– Ах, ту... смешно.
– Не понимаю, как это вышло.
– У тебя это само получается.
– Да, это мой трюк.
– Попробуй еще раз.
Небольшая пауза.
– Мы не можем себе это позволить.
– Правильно. Человек должен думать о будущем.
– Следовало бы.
– Иметь будущее. В конце концов, человек его всегда имеет... сейчас... и сейчас... и сейчас...
– Без конца. Впрочем, нет, вряд ли. (Пауза.) Ты представляешь себя когда-нибудь мертвым, по-настоящему... в ящике и с крышкой сверху?
– Нет.