Рождён свободным выбирать

Мать, возбуждённость его, объяснила для себя просто: выздоровел – это раз, от голубей избавился – два, и деньги принёс – это три. Поэтому её не насторожил тот факт, что отец сблизился с местными заядлыми рыбаками. Он        быстро узнал премудрости ловли на «закидушки», комбайны и перемёты. В начале августа отец выковал три больших крючка, затем где-то раздобыл тонкий длинный трос, и оттуда-же принёс небольшую лебёдку, которую, после продолжительных манипуляций, приладил к металлической треноге. Все это навело меня на мысль об акулах, но я отогнал её, так как этих тварей в наших краях не водилось. Каждые выходные, собрав свои снасти, отец отправлялся на промысел. Он ездил один и на расспросы о том, где был, отвечал неохотно и односложно. Ему явно не везло – то что он привозил не хватало даже кошке. Невезение продолжалось весь август, потом сентябрь. Видя его мрачное настроение, я попытался выяснить причину, но он только отмахнулся от меня. Однако я был настойчив и, после продолжительных расспросов, он, наконец, сдался. Так я узнал про случай с Тадеушем и огромном чудовище, жившем вблизи гребенского моста. Вот так, однажды, он взял меня с собой. Рано, ещё в предрассветных сумерках, мы с отцом, взяв всё необходимое, выехали из города и направились в сторону Терека.

Старый «Пазик», в котором мы добирались до места, натужно ревел, оставляя за собой облака пыли и смрад выхлопов. На повороте к солончакам машину сильно тряхнуло. Я оглянулся на сидящего сзади отца и спросил:

– Ты и вправду поймаешь её?

Отец загадочно улыбнулся и кивнул.

– А когда?

– Когда повезёт.

– А когда же тебе, наконец, повезёт?

Моя улыбка и мой вопрос видимо не понравились отцу. Лицо его стало замкнутым и почти злым. Он видимо хотел обругать меня, но осекся.

– Не мне так тебе – буркнул он и отвернулся к окну. Отец о чём-то думал: видимо вопросы, заданные мной, терзали его задолго до того, как они были заданы. Они не имели ответа… Постепенно взгляд его оттаял и в нём зажегся всё тот же знакомый огонёк неисправимого романтика и неудачника, что был почти всегда. Мы молчали и ехали, всё дальше и дальше. К неизвестности, к рыбе, притаившейся в тёмной воде, и в конце-концов, к окончанию всей этой истории, которая никого не устроила и не утешила, но, как оказалось, примирила с действительностью и объединила нас, как отца и сына.

С той острой пронзительной истории безысходности и мечты, прошли, и пробежали годы; изменился мир и мы, живущие в нём, но взгляд отца преследует меня до сих пор. Он не даёт мне успокоиться, и, как лакмус, определяет для меня всё то, что я хотел бы и чего не хотел бы делать.

«Белый лист»

Вагон качнулся, задрожал и в окне поплыл вокзал, оставляя в прошлом мое детство, благословенный город, в котором прошли лучшие годы, первую несчастную любовь, футбол с друзьями и многие другие мелочи, без которых не случилась бы эта моя история. В свои пятнадцать я ещё не уезжал так надолго и далеко, может быть поэтому комок в горле не давал возможности крикнуть слова прощания и предательские слезы слепили меня. Я отвернулся от окна, чтобы спрятать свою слабость. Моя матушка, утвердившаяся в решимости сделать из меня скульптора, везла сына в художественное училище города Пензы. Там она видела моё будущее. Обыкновенная селянка с тремя классами, она была на редкость упёртой, оптимистической и романтической особой, которую не испортила тяжелая, беспросветная жизнь. Она, единственная в семье, во что-то верила и поэтому пошла против мужа, который хотел сделать из меня работягу. Даже не знаю, как сложилась бы моя жизнь, пойди всё по сценарию отца. Скорее всего я бы даже не догадывался, что мне, пожалуй, следовало бы застрелиться, хотя, впрочем, неизвестно, что лучше было бы в той жизни.

Но в этой жизни я успешно сдал экзамены и был зачислен на скульптурное отделение училища имени Савицкого.

Мои первые университеты начались в мордовской деревне Крастово, куда нас, первокурсников, загнали на «картошку». Нам выдали телогрейки, резиновые сапоги и определили на постой к местным жителям. Меня и ещё троих ребят поселили к древней бабке, обитавшей на самом краю деревни, которая очень обрадовалась нам и , поскольку было видно, что с людьми она давно не общалась, всячески старалась нам угодить. Первым делом она истопила баньку по-чёрному. Могу сказать, что уже больше никогда в своей жизни, я не испытывал ничего подобного и как следствие пережитого, та адская смесь жара, дыма и копоти, с тех пор преследует меня всю жизнь. Пока мы парились, а потом, долго отмывались, старуха нажарила нам огромную сковороду грибов с картошкой. Нашёлся у ней и самогон. Я малость угорел и поэтому выпил подсунутый кем-то из старших стакан как воду и вскоре окосел. Самогон я пил первый раз в своей жизни, и судя по разочарованию, сквозившему в пытливых глазах моих однокурсников, не оправдал ожидаемой реакции на этот напиток. Доев свой ужин я пошёл спать…