Рождён свободным выбирать

В начале семидесятых в училище бесплатно обучались представители всех народностей союза. В нашей группе учились: кореянка, этнический немец из Казахстана, удмуртка, эрзя – мордовский парень, сибирячка, кавказец – все с разных регионов страны. Были западники, из Риги. Они считали себя элитой, может потому, что учились у известного театрального художника, а может просто считали себя Европой. Одевались они лучше нас, наверно и питались сытнее… Во всяком случае мне приходилось туго – на лучшее, что я мог расчитывать был абонемент в кафе «Парус» за тридцать семь копеек. Когда не было и этого – был хлеб и горчица на столах. Никогда не забуду солёные грузди хозяина квартиры, где я снимал угол вместе с парнишкой из Сердобска. Грузди были в бочке, в сарае, куда мы лазили для того, что бы пополнить наш скудный рацион. Они прекрасно сочетались с чёрным хлебом. Когда я вспоминаю о тех временах, мои мысли невольно и приводят меня к еде: и самая яркая из них – о солёный груздях хозяина квартиры. Мои товарищи, те, с которыми я дружу до сих пор, жили по соседству со мной и у них всегда хватало средств на плавленный сырок «Дружба» и портвейн «Кавказ», который так хорошо пился под Володю Высоцкого и «мои» грузди… Один из них теперь пьёт виски, другой тяготеет к водочке, но оба они променяли бы все свои награды и звания на глоток дёшевого портвейна и кусочек той жизни, где осталась их молодость и ощущения здорового тела.

К концу третьего курса я научился курить, и это был, пожалуй, самый ненужный навык, приобретённый мною в жизни, но осознание, того,что сигарета в руке должна была придавать весомости моей внешности, примиряла меня с этой вредной привычкой. Я повзрослел и окреп, из худощавого подростка я превратился в симпатичного юношу, к которому уже присматривались некоторые особы противоположного пола – так присматривают себе платье на вырост, представляя себе, как я буду выглядеть на них лет этак через пяток. Мне льстило такое внимание, но я не знал как этим пользоваться, в результате набил себе много любовных шишек. В конце – концов, я научился находить утешение в искусстве и, хотя зов плоти был очень сильным, мне удавалось обуздать его изнуряющими бдениями с натурщицами, в коих учился видеть не только объект вожделения, но и образец природы для воплощения в рисунке и глине. Думая, что обуздал плоть, я ждал просветления, как ждёт его буддийский монах, пройдя путём Самадхи. Мне казалось, что цепь перерождений вознесёт меня на сияющую вершину совершенства и познания, я был готов к испытаниям и самопожертвованию, но не учёл, одного обстоятельства, которое чуть не закрыло мне путь к вершине. Дело в том, что, пока я бредил идеями буддизма, одна из натурщиц, явно не разделявшая моих воззрений, положила свой похотливый глаз на меня, и, однажды, сам того не ожидая, я чуть было не оказался в её постели. Спасла меня сущая безделица – я успугался её нижнего белья и бежал из рассадника похоти, стремясь забыть происшедшее, как кошмарный сон. Я думал, что такое больше никогда не повторится, но ошибся, она открыла на меня охоту и вскоре по училищу поползли слухи. Как тараканы, они разбежались по коридорам и аудиториям и только ленивый не комментировал моё, якобы, падение.

В конце-концов резолюцию наложило комсомольское собрание, случившееся негласно, в усеченном составе, где мне поставили на вид мою, недоказанную связь с натурщицей и потребовали прекратить безобразие. Мне не удалось опровергнуть общественное мнение, не удалось, сколько ни старался, доказать обратное. Но с тех пор отношение ко мне радикально изменилось, меня перестали называть «сынком», наши девки, которые раньше запросто садились ко мне на колени, теперь держали дистанцию, а те, которые раньше были недосягаемые, наоборот, приблизились и начали говорить со мной на равных, и я понял – хочешь поменять ситуацию, закати скандал. В те годы скандалов не было. Жили мы в спокойной стране, где ничего не происходило, кроме регулярных съездов партии…