Рождение

Он снова никак не ответил на высказанное ею предложение, но это ее уже давно не обижало. Он просто такой… какой есть. И его не переделать. Правда, это понимание далось ей не сразу – первые несколько месяцев она пыталась обижаться, даже уезжала, бросив все и дав себе слово, что больше никогда не переступит порога его жилища. Но проходил день, другой, третий… Однажды она даже продержалась целых десять дней, а потом все равно переступила этот злосчастный порог. Ители несколько раз пыталась разобраться, почему всегда возвращается. Ведь Исороку ни разу не делал попыток ее удержать или вернуть. Он не бросался перед ней на колени, не обещал трагическим голосом, что, если она уйдет, он тоже уйдет, но к богам, не тянул умоляюще руки, не звонил на ее личный терминал, и его трагическая фигура не маячила неподалеку от той компании, в которой она веселилась. Он не делал ничего из того, что делали другие мужчины, когда она уходила от них. Но от тех она уходила спокойно, даже посмеиваясь. А от него… К нему она отчего-то все время возвращалась. Когда кроткая, когда сердитая, когда возбужденная. И он всегда принимал ее так, будто она не наговорила ему злых слов при расставании или как минимум не заявила твердо, что больше никогда не вернется в этот дом… Нет, он встречал ее спокойно и с улыбкой. И всегда давал ей то, в чем она нуждалась в тот момент больше всего – успокоение, нежность или страсть. А потом возвращался к своим делам. Если честно, именно это и бесило ее в нем больше всего. То, что его дела всегда были для него более важными, чем она. Ну почему, почему не она?! Она же готова отдать ему всю себя – почему же он не готов? Это нечестно, несправедливо, неправильно!.. Бесило, но, как с удивлением позже поняла Ители, то же самое и привлекало ее в Исороку, именно этим он очень сильно отличался от большинства мужчин, с которыми она раньше встречалась. Он, он… он знал, зачем живет на этом свете. Потому и сам был нужен этому свету, этому миру. А человек только тогда и получает право именоваться человеком, когда обременяет себя определенным долгом и становится знатью, то есть личностью, значимой для мироздания. Тот же, кто живет для себя, не напрягаясь и не заморачиваясь, кто считает, что никому и ничего не должен, а ценен сам по себе, самим фактом своего рождения и существования, то есть всеми силами старается избегать любых обременений и не принимать никакого долга, часто еще с пафосом провозглашая, что это и есть истинная свобода, – тот значит для мира не больше, чем пучок травы или, скажем, коровья лепешка. Полезное ж удобрение…

Нет, ничего такого для себя Ители не сформулировала, она вообще не слишком утруждала себя формулировками, но вот если бы кто-то, как раз-таки владеющий талантом точных определений, попытался описать те во многом инстинктивные ощущения, которые заставляли ее, несмотря на все обиды, снова и снова возвращаться к Ямамото Исороку, он сказал бы, что Ители неосознанно чувствовала необходимость своего возлюбленного для мироздания. И именно это инстинктивное даже не понимание, а ощущение того, что ее Исороку принадлежит не только ей, но чему-то большему, сначала и заставляло Ители яростно бороться за свое влияние на него. Женщины ведь такие собственницы… А затем, когда она не столько поняла, сколько почувствовала, что Исороку принадлежит такому, с чем просто бессмысленно бороться – ну, как бессмысленно пытаться разогнать руками туман или собрать в ладони все капли хлещущего ливня, – это в конце концов позволило ей успокоиться. Она согласилась делить возлюбленного с мирозданием и даже стала подсознательно гордиться тем, что такой мужчина принадлежит не только этому самому мирозданию, но еще и ей. И в свою очередь приняла на себя долг приглядывать за тем, чтобы мироздание его не замучило. И ей сразу стало как-то… необычайно покойно, что ли. Может, потому, что и она наконец нашла свой долг, исполняя который, тоже становилась нужна мирозданию…

Войдя на кухню, Ители включила свет и огляделась. Кухня… Еще недавно ей и в голову не могло прийти, что в доме необходимо помещение для приготовления еды. Зачем? Есть же «куб», который можно вызвать в любую точку этого мира. Ну, почти… Но Исороку любил, чтобы пища была, как он это называл, честной. И вкусной. Ители долго не понимала, что он имеет в виду, поэтому в один, совершенно точно прекрасный вечер Исороку отодвинул все свои дела, закрылся на кухне вместе с ней и показал, что, например, ломтик огурца, извлеченный из «куба», не исходит соком, как только что отрезанный; что кусочек жареной рыбы, добытый оттуда же, не может остыть и слегка заветрить снаружи, но остаться горячим и сочным внутри; и как сильно отличается вкус риса для суси… И Ители, к собственному изумлению, прониклась всеми этими тонкостями. А может, дело было в том, что тот вечер он посвятил только и исключительно ей…