Рождение Чарны. Том 1. Шпионы Асмариана

Над толпой пронесся рокот изумления, сменившийся всеобщим гомоном и криком. Одни не понимали причины смягчения наказания для главарей еретиков, другие возносили хвалу милосердию Митары и Друидов. Никто не остался равнодушным. Я смотрела на Светочей, смертельно пораженных, молящихся Митаре, и понимала, что Акшар только что привела в исполнение, возможно, самое жестокое наказание. Наказание памятью. Хладный голос говорил, что старикам все равно не протянуть больше пары лет, но за это время они возненавидят себя и сойдут с ума. Они проклянут Даллу, Митару, Друидов, весь мир, ибо не может одно существо нести ответственность за всех, кто пошел за ним. Или может?..

Как только первая волна потрясения чуть улеглась, Акшар развела в сторону руки и костры запылали красно-сине-зеленым огнем. Раздались первые крики. Кричали дети.

В горле пересохло. Живот скрутило. Неприятный колючий комок мешал дышать. Тщательно удерживаемая серая дымка безразличия и трезвого восприятия пала. Не сдерживаясь, я всхлипнула, и все же закрыла глаза руками. Последнее, что я выцепила взглядом, были яркие вспышки завершившегося заката. «Слабачка!» — фыркнул холодный голос, не оставлявший меня весь день.

Думал ли Ариэн, думали ли те мальчишки, которых он посылал со своими рисунками, что все закончится смертями, поджогами и огромным костровищем на центральной площади?

Последние предсмертные вопли стихли быстро. Потрескивал хворост костров. Я разлепила веки. Один из Светочей ничком лежал на площади, двое других не смели шевельнуться, но бросали ошеломленные взгляды. Старик был мертв. Его сердце не выдержало. Он оставил это тело.

Акшар поклонилась и ушла с площади, гордо неся голову, увенчанную копной огненных волос. Живых Светочей тычками копий в спины погнали следом за ней. Зрители тоже начали расходиться. Члены Круга уходили по одному. Я оставалась на своем месте, не в силах подняться. В конце концов, ко мне подошел Тильгенмайер, подал руку. Он говорил что-то про мою храбрость, что он не ожидал от меня такой силы и готовности бороться до самого конца. Что в человеке он больше всего ценит мужество, способность принимать свои ошибки и выносить из них верные уроки. Поэтому он считал правильным, целесообразным и весьма подходящим по времени отправить меня поучиться в Академию Друидов. Я слабо кивала. Сейчас мне было все равно. Огромная черная пустота поглотила мою печаль, сожаления, боль. Она сулила отдых от переживаний, и я с радостью согласилась ей сдаться. Никакая я не сильная и не храбрая. Пожалуйста, оставьте меня одну!

Тильгенмайер не хотел оставлять. Он подозвал непонятно откуда появившегося Майло и попросил проводить домой. Охотник взял меня под руку и, впервые стараясь растормошить разговорами, повел в Торговый район. Я не сопротивлялась, но и не чувствовала прежнего ликования от его близости. Сил говорить у меня тоже не было. Мне требовалось одиночество и немного отдыха.

Над городом вставала полная луна. За время медленной прогулки я не произнесла ни слова. Не на шутку обеспокоенный моим состоянием Майло попросил помощи Прута, открыл входную дверь, помог снять верхнюю одежду. Я сама отослала его, сказав, что устала, но мне нужно просто поспать и все будет хорошо. Раздевшись, я легла в кровать и попросила Клорию о смерти. За все это время на меня свалилось слишком многое. Не понимая основ жизни города, я привела обездоленных бедняков к мучительной смерти.

«Жизнь жестока к слабым» — резюмировал холодный голос.

«Это не жизнь, а я. И за это я заслуживаю смерти. Я подвела Анопсиса, доверившегося мне. Я подведу Империю и Аксельрода. Я сделаю много плохого. Лучше мне умереть сейчас».

«Держись правды и не забывай Поджигателей» — был мне холодный ответ.

Той ночью на меня спустилась страшнейшая горячка. Во сне я горела вместе с Поджигателями.

* * *

25 и́нсарбат 3360 год Друидского календаря. Асмариан. Торговый район. Утро

Когда я очнулась, уставшая и зареванная Ингельда бросилась мне на шею, угрожая задушить. Бедная напуганная девушка умоляла больше так не делать, не оставлять ее одну и не заставлять бояться новых похорон. Немного позже она заявила, что сегодня уже двадцать пятое число, и я провалялась в жестоком бреду целых три дня. Все это время она находилась рядом, выхаживая меня. Я ничего не помнила, но все же аккуратно поинтересовалась, не говорила ли я каких-нибудь странных вещей. Девушка отмахнулась, сказав, что все равно ничего не поняла, будто бы я говорила на другом языке. Правда, сердце снова сжалось, когда добрая Ингельда, зардевшись и осветив яркой улыбкой спальню, сказала, что «тот симпатичный воин» тоже часто заходил проведать больную. Я поперхнулась восстанавливающей силы настойкой, но девушка клятвенно заверила, что Майло не подходил к моей постели. Выдохнув и похлебав какого-то золотистого бульона, я снова уснула.