Рождение Чарны. Том 1. Шпионы Асмариана

И приобняв, Тильгенмайер усадил меня в кресло, стоявшее чуть позади его собственного. Набегавшие слезы мгновенно высохли. Луноликий не собирался отчитывать меня или наказывать за слабость, а ведь мог. Я не смогла спасти их, но могу успеть погубить себя. Я не предприняла попыток сбежать, мне ясно дали понять, что происходящее будет уроком. Несомненно, самым жестоким уроком в моей жизни. Сосредоточившись на обжигающем чае — единственной стабильной сейчас вещи, я медленно погрузилась в плотную серую дымку созерцания. Она помогала немного забыть о боли и подкатывающей истерике. В нашу ложу прибывали Члены Круга. Не глядя на меня и не здороваясь, Аксельрод, по традиции весь в белом, сел по правую руку от Главы. Нервная, как натянутая струна, Тония удостоила меня своим обычным легким кивком и заняла место по левую руку. Камор, схуднувший и пребывавший не в духе, одними губами сухо улыбнулся мне и разместился рядом с Тонией. Место Акшар пустовало, и я могла лишь догадываться о причинах ее отсутствия.

Зрители были возбуждены и заинтригованы. Прямо перед ними высилось не менее десятка готовых к использованию костров. Осужденные еще не появились, но с трибун уже раздавались редкие вскрики и проклятия. Особо ретивых воины стаскивали с мест и под улюлюканье уводили за пределы площади. Иногда по спинам нарушителей проходились длинными хлыстами, и это все больше раззадоривало кровожадную толпу. Глядя на них, я судорожно давилась своим чаем и боялась захлебнуться. Последний крик часовой птицы перед закатом уже прозвучал.

И тут на площади появилась она. Акшар. В своем неизменном черном платье, по которому бежали язычки пламени, с развевающимися на ветру огненными волосами и полыхающими красно-охристыми глазами. Воинственность и непреклонность читались во взгляде. Ее бесполезно умолять о снисхождении к несправедливо осужденным. Проще уговорить духов огня быть менее смертоносными.

Следом за Акшар на площадь под конвоем и в оковах брели еретики-поджигатели в одинаковых серых рубахах осужденных на сожжение. Трибуны пришли в неистовство — любой обладавший меткой рукой считал своей обязанностью кинуть что-то гадкое в идущих. И воины сбивались с ног, пресекая начинавшиеся потасовки. Я попыталась прикинуть количество смертников, но оно не поддавалось подсчету. Внезапно шум резко захлебнулся и почти затих. На площадь стали выходить дети. Я тихонько охнула и выронила чашечку. Она с грохотом разбилась о деревянный помост и осколки тут же исчезли. По коже, под кожей от самого сердца побежал жуткий холодок. И неведомый холодный голос в голове вопрошал: «Доигралась? А я предупреждала, что твоя выходка всем выйдет боком. Теперь смотри вперед и не смей оторвать взгляда!»

И я смотрела. По площади строем, друг за другом шли маленькие осужденные дети бедняков, которых тоже сочли еретиками и Поджигателями. Они были виновны своим рождением в «неправильной семье», жизнью в богохульной общине, общением не с теми, с кем положено. Были ли среди них те, кто носил под мою дверь рисунки Ариэна?.. Я медленно повернула туманную голову в сторону Тонии. Воплощающая Воду глядела в сторону, казалось то, что происходило вокруг, ее не интересовало. Мужчины Круга выглядели довольно спокойными, однако, я заметила, как бледен был Камор. Ему ничего не стоило войти в горящий дом, отдать всю свою магическую энергию, но почти невыносимо созерцать конвоируемых. Но он продолжал смотреть. С легкой усталой усмешкой сидел Аксельрод. Да, из всей ситуации он вышел победителям и смог доказать всему Кругу, к кому надо прислушиваться. «Что бы это ни было — демонстрация силы или хитрый план, но ты должна взять у него пару уроков!» — настаивал холодный внутренний голос, начавший обретать новые властные тональности.

Ряд осужденных выстроился перед трибунами. Никогда доселе я не видела такое огромное количество печальных и одновременно непокорных лиц. Дети пребывали в растерянности, но осознающие происходящее взрослые готовились принять свою участь. Позади них возвышались темные остовы подготовленных костров. Впереди стояла несгибаемая Акшар. Казалось, что ее волосы были зачатком того пламени, что обещал скоро охватить всех присутствующих. Потом она заговорила, и магически-усиленный голос разнесся над площадью:

— Именем Митары Всевышней Благой Триединой богини, я буду говорить.

Толпа, вновь начавшая бесноваться, мгновенно умолкла. Воплощающая Огонь медленным тяжелым взглядом обвела трибуны и остановилась на ложе Круга. Я сжалась, и даже проглоченные слезы остановились, будто она запретила мне реветь. Только горло нещадно саднило. Акшар начала обвинительную речь: