Рождение державы

— Кроме вас еще пятеро ранены, сеньор, но увечных нет, — сказала Мария и подсунула под нос чашу с каким-то горьким пойлом. Ну и ладно, что горькое, зато мокрое. Капли потекли по подбородку, решил смахнуть и провел рукой по груди — ощутил саднящую боль. Опустил глаза и осмотрел себя — весь живот оказался сплошным синяком с особо темным пятном чуть ниже солнечного сплетения.

В этом месте у меня уже был когда-то синяк. В юности, на заре увлечения тайским боксом, более опытный спарринг-партнер нанес мне лоу-кик по мышце левого бедра, затем, я уклонившись от его хука, умышленно вошел в клинч, но, потеряв мобильность от боли в бедре, атаку организовать не смог и не смог уйти от мощного удара коленом. Бил он меня жестко, и синяк получился неслабым. Конечно, боец тот — идиот порядочный, но науку его запомнил на всю жизнь. Со временем в «муай тай» или в свободных поединках (так правильно называется этот бокс) научился многому, по крайней мере, элементарных ошибок больше не делал, но главное, воспитал характер. А занимался боксом очень и очень долго, считай, до старости. Зачем? А давал он мне правильный настрой — как физический, так и духовный; как по жизни, так и в бизнесе.

Синяк тот был поменьше этого, и не такой темный, но все равно после того боя дня на три я потерял стройность тела, ходил буквой «зю». Да и физически тогда был гораздо слабее себя нынешнего. А лет-то около шестнадцати и стукнуло, но выглядел сейчас, да, постарше, чем тогда.

После питья в голове чуть просветлело, и молотометр по кувалдометру стал лупить потише, а на глаза навалилась тяжесть. Изабель сидела в кресле и смотрела на меня во все глаза, как на чудо какое-то.

— Радость моя, наверное, сейчас усну. Иди к себе, отдохни, теперь я чувствую себя нормально, просто хочу спать.

— У-у, у-у, — отрицательно закачала головой.

— Сеньора, куда это годится, поспать нужно, видите, с доном Микаэлем теперь все хорошо, — уперев руки в боки, внушительно сказала Мария. — Ай! Не хотите уходить, тогда раздевайтесь и ложитесь здесь. Уж я покараулю!

Засыпая, почувствовал прикосновение теплого тела.

Спал опять же долго; проснулся, когда сквозь решетку окна на пол уже падали лучи полуденного солнца. Но это было не беспамятство, а всего лишь сон. Спал бы еще, но возмутился биологический будильник. Открыл глаза и не заметил в комнате никого, но как только стал выбираться из постели, дверь открылась и залетела Мария:

— Куда вы, сеньор?

— Пора вставать, в туалет хочу.

— Не надо никуда ходить, — она наклонилась и вытащила огромный горшок, — давайте я подержу.

— Кыш, — отмахнулся, как от назойливой мухи, она была чем-то похожа на мою кормилицу (жива ли?), так же нахальна, поэтому отстранил и сказал: — Когда был без чувств, могла делать что угодно, даже прыгать сверху. А сейчас — кыш.

— Да-да, особенно в первый день, когда всякое непотребство летело из всех ваших дыр, вот тогда я напрыгалась, да, сеньор. Хорошо, что крови не было, ни в моче, ни в рвоте. А еще я вас отмыла мокрыми тряпками.

— Ладно, не бурчи, отблагодарю тебя, — стал не спеша одеваться, прислушиваясь к боли в теле и голове. Одежда была вычищена и лежала стопкой у кровати.

— Не надо мне никакой благодарности, вы лучше, сеньор, эту благодарность на девочку перенесите.

— На какую это девочку?

— Как же на какую? Да на дону Изабеллу! Ведь я еще совсем девчонкой к ним в замок была взята, как только она родилась. С тех пор она росла на моих руках, жила на моих глазах. — Мария замолчала на некоторое время, потом так вопросительно на меня уставилась. — И как же ей теперь быть, а, сеньор?

— В каком смысле?

— Да в этом самом смысле, сеньор. С вами. А падре что скажет, — покачала она головой, помогая мне надеть белую, чистую рубашку. — Даже не представляю.

— Знаешь что, Мария. Мог бы сказать, что это не твоего ума дело, и послал бы подальше. Но не пошлю, из уважения и за твое отношение к ней и ко мне, — сказал, рассматривая на хубоне место попадания пули. Наружная, атласная сторона была аккуратно заштопана, а на внутренней — и следов никаких не имелось. Конструкция из многослойного натурального шелка оказалась настоящим бронежилетом, затем, взглянул на женщину, не удовлетворенную моим ответом, добавил: — Да, Мария, отмерено нам с Изабель совсем немного счастья, но счастье это для нас обоих — настоящее. И это все, что могу тебе сказать.

— Ваша правда, сеньор, любому человеку хочется получить хотя бы маленький кусочек счастья. — Она подняла голову, в ее глазах отражалась какая-то тоска.

— А что это за барахло валяется. — Вдруг увидел в углу чьи-то вещи. Подошел ближе и распознал отстиранный от крови и тщательно очищенный хубон, а рядом лежали ботфорты, шпага, дага и пояс Хулио.

— И никакое это не барахло, это серьезные, дорогостоящие вещи. Дон Луис сказал, что вороная кобыла этого разбойника тоже вашей считается. И ножи ваши нашлись метательные.

— Кобыла и ножи — это хорошо, особенно кобыла. А где сеньора?

— Так внизу, встречает дона Луиса и наших охранников.

— Не понял, а где они были?