Рождение династии. Книга 1. Смута

Телеги медленно двигались по берегу озера. Какой уже день непрерывно шли дожди. Хмурые тучи плотно укрывали небо, не давая прорваться ни единому лучику солнца. Была уже середина лета, но конные пути так и не просохли и кое-где были размыты огромными серыми лужами. Лошади натужно упирались копытами в хлипкую почву, пытаясь выдернуть телеги из очередной залитой водой промоины. И тогда люди слезали с телег и толкали их сзади, стремясь быстрее вылезть на сухое место. Всем до смерти надоело это четырехмесячное «путешествие».

Наконец, на небольшом полуострове показались звонницы монастыря.

– Ну вот, боярин, и обитель твоя, – с облегчением вздохнув, сказал пристав Роман Дуров, обращаясь к сидевшему на подводе Федору Романову. В этом старике с взлохмаченными седыми волосами и соломой, застрявшей в спутанной бороде, трудно было узнать некогда блестящего московского боярина.

Романов ничего не ответил. Он смотрел отрешенным взглядом куда-то вдаль, где небо упиралось в землю.

– Ну, вот он край вечного безмолвия, край земли Русской. Там за озером, за полосой далекого леса только бескрайнее Студёное море.

Здесь закончится его жизнь – потомка русских царей, вознамерившегося претендовать на престол своих предков. Больше не будет ничего: ни вольготной боярской жизни, ни интриг, ни врагов и сторонников… Только вечный покой и молитвы Господу.

У ворот Сийского монастыря путников встретил престарелый игумен Иона. Он уважительно поклонился приставу и сочувственно посмотрел на Федора Никитича.

– Вот, отче, новый постоялец к тебе: — обратился к игумену пристав: – велено держать его в строгости. В царской грамоте все отписано.

Благовестили к вечерне. Телега остановилась у соборного храма. Пристав Роман Дуров, прошел в алтарь. Игумен Иона со всеми соборными старцами вышел из алтаря и начал обряд пострижения.

Боярин уведен был на паперть. Там сняли с него обычные одежды, оставив в одной сорочке. Затем привели его снова в церковь, без пояса, босого, с непокрытой головой.

– Ты пришел, брат, в обитель сию, чтобы припасть ко святому жертвеннику и ко святой братии? – согласно Уставу спросил Иона.

Федор Никитич молчал.

– Желаю, жития постнического, святый Отче! – ответил за него пристав Роман Дуров.

– Воистину правильный выбор, но предстоит тебе трудами великими в молитвах избавиться от болезни грехов твоих. Волей ли своего разума пришел ты к Господу?

– Да, отче! – ответил за боярина пристав.

– Думаешь ли пребывать в монастыре и пощении даже до последнего своего издыхания?

– Да, – снова ответил Дуров.

– Сохранишь ли послушание к игумену и всей Христовой братии? Сможешь ли терпеть всякую скорбь и тесноту иноческого жития ради царства небесного?

– Да. Отче! – снова послышался голос пристава.

Федор Никитич стоял перед игуменом с низко опущенной головой. Игумен сделал краткое поучение и прочитал две молитвы. Наконец, в соответствии с Уставом игумен обратился к узнику:

– Возьми ножницы и подай мне.

Боярин по-прежнему безмолвствовал, склонив голову, будто все происходящее не имело к нему никакого отношения. Ножницы опять подал пристав.

Прядь волос упала на пол. И тогда Федор Никитич поднял голову и посмотрел в лицо игумену. И столько боли, гнева и ненависти было в этом взгляде, что Иона содрогнулся.

– Я не принимаю ваш постриг! Господь всегда запрещал насилие, особенно во имя свое!

Федор Никитич знал, о чем говорил: каноны святой Церкви запрещают любое насилие в служении Богу.

Человек может отказаться от мирской жизни и посвятить себя Господу, став монахом только по собственной воле.

– Но волею Государя нашего… – начал было игумен.

– Любой Государь не волен изменять божественные правила, а только следовать им! Никогда не было такого на Руси, пока Великий князь Василий III не повелел насильно постричь жену свою Соломонию, за то, что она не смогла родить наследника.